— В таких ситуациях, — вслух сказал Кой, — все становится так, как было раньше.
Ему было неловко, что прозвучало это уж слишком ностальгически. Нельзя же тосковать по ужасу.
Тоску он испытывал по тому, как вели себя некоторые люди в ужасных ситуациях; но объяснить это за столиком ресторана — да и в любом другом месте — он бы не сумел. Я слишком много говорю, решил он вдруг. В этом ничего плохого не было, но он просто не привык именно так рассказывать о своей жизни.
Он отдавал себе отчет, что Танжер — из тех людей, при которых говорить легко, их искусство состоит в том, чтобы ставить нужные вопросы и молчать столько, сколько нужно собеседнику, чтобы дойти до сути. Ловкий трюк — научись и всегда всем будешь нравиться, особо не надрываясь. В конце концов, все любят говорить о себе. И потом хвалят: какой он прекрасный собеседник. А он и рта не раскрыл. Кретины.
Впрочем, Кой сам и есть болтун и кретин, от киля до клотика. Пусть он и понимал это, но знал он и другое: ему было очень хорошо, когда его слушала Танжер.
— Сейчас та романтика мореплавания, — сказал он минуту спустя, — о которой мечтаешь мальчишкой, осталась только на маленьких старых суденышках, совершающих каботажные рейсы. Они проржавели, под новым названием проступает прежнее, командуют ими толстые капитаны, которым платят гроши… Я ходил на таком корабле, потому что после того, как получил диплом второго помощника, долго не мог найти работу. Он назывался «Отаго», вряд ли когда еще я так наслаждался своим делом и морем… Даже на судах «Зоелайн» так хорошо не было.
Впрочем, понял я это гораздо позже.
Она спросила: а не потому ли, что тогда он был молод? Он поразмышлял и потом согласился с нею.
Да, вполне вероятно, признал он, что я был счастлив, потому что был молод. Но с постоянной переменой флагов, под которыми ходят торговые суда, с капитанами-чиновниками и арматорами, для которых судно мало чем отличается от автофуры, все пошло к черту. На некоторых судах экипаж сокращен настолько, что они даже пришвартоваться не могут без помощи портовых рабочих. Филиппинцы и индусы сейчас считаются элитой морской профессии, а русские капитаны, набравшись водки, то тут, то там сажают на мель свои танкеры. Только парусник еще может дать ощущение того, что море остается морем. На паруснике чувствуешь, что ты наедине с морем. Но на это не проживешь, добавил он. Взять хотя бы Пилото…
В ее стакане оставался только лед. Пальцы с коротко остриженными ногтями играли кубиками льда в стакане, и лед мелодично позвякивал. Кой хотел было жестом позвать официантку, но Танжер покачала головой.
— Ты сильно меня поразил, в ту ночь, с ракетой…
И она замолчала, но улыбка ее стала определеннее. Он тихо хмыкнул — опять ему предлагалось говорить о себе.
— Ничего удивительного. Я был еще больше поражен, когда оказался за бортом.
— Я не о том. Когда я увидела эти надвигающиеся на нас огни, я просто окаменела от страха. Я не знала, что делать… А ты делал одно, потом другое, и видно было, что делаешь ты это чуть ли не машинально. Как будто катастрофа — это самая обычная вещь на свете. Ты не нервничал, даже голос у тебя не изменился. И Пилото вел себя так же. Словно оба вы — фаталисты, и фатализм входит в правила игры.
Кой только пожал плечами, поглядев на свои неуклюжие большие руки. Ему никогда и в голову не приходило, что он будет обсуждать с кем-то такие вещи. В его морском мире, откуда его не так давно выставили, все это было совершенно очевидно и не требовало пояснений. Пояснения необходимы только на берегу.
— Да, таковы правила игры, — сказал он. — Одно из условий — вероятность катастрофы. Конечно, вероятность не слишком велика. Но когда катастрофа происходит, то — молись или чертыхайся, но сражайся до конца, если ты человек. Но вероятность эту ты принимаешь. Это — море. Будь ты хоть самым лучшим моряком на свете, море все равно может тебя погубить. И единственное тут утешение — делать все, что в твоих силах… Наверное, капитан «Деи Глории» был такой.
При упоминании о «Деи Глории» Танжер помрачнела. Она сидела, подпирая подбородок рукой, а теперь склонила голову набок, так что волосы коснулись плеча.
— Не слишком большое утешение, — сказала она.
— Мне годится. Годилось, видимо, и капитану «Деи Глории».
Вдоль береговой линии бухты зажглись фонари, и желтоватые пятна света покрывались мелкой рябью моросящего дождя.