Руй Диас принялся мысленно раскладывать дни, дороги, суточные переходы, прикидывать возможности и вероятия. Доска, на которой играют в такие шахматы, – это пустоши, это безводье, скалы, знойные дни и студеные ночи. По слухам, неделю назад мавры большими силами прошли между рекой Гуадамьель и Сьерра-дель-Худио – иначе говоря, вторглись в обширное, граничащее с христианской Кастилией и мусульманскими королевствами ничейное пространство, где осели неимущие отчаянные люди – поселенцы-христиане, бежавшие от нищеты, семьи мосарабов[171], пришедшие с юга, разномастные ловцы удачи – осели, принялись разводить скотину, возделывать черствую скудную землю, одной рукой держась за рукоятку плуга, а другой – за рукоять меча; спали вполглаза и жили – покуда живется – со страхом в душе и с Господним именем на устах.
– Горожане Агорбе заплатили нам за то, чтобы мы охотились на мавров… – заметил Минайя.
– А мы и охотимся. Но я не собираюсь понапрасну мучить ни людей, ни лошадей. Шесть лиг в день – не больше. Ну ладно – шесть-семь, если уж очень припрет.
– Чем позже мы нагоним мавров, тем хуже будет.
– Для кого?
– Для поселенцев.
– Взгляни на это с другой стороны. Чем позже настигнем, тем больше добычи у них будет и, значит, тем медленней они будут двигаться… С женщинами, рабами и скотиной особо-то не разгонишься.
Минайя улыбнулся. Потом, повернувшись, сплюнул в костер и снова улыбнулся:
– Черт возьми! Это ты дельно придумал.
– Более или менее.
– Прежде чем колоть кабанчика, его надо откормить.
– Ну да, что-то в этом роде. И тогда получишь колбасу, хамон и жаркое из требухи.
Минайя взглянул на монашка:
– Рыжему лучше этого не говорить. Он и так все время спрашивает, отчего мы не шпорим коней.
– Можешь сказать ему правду – но не всю. Скажи, что в таких делах спешить не надо, не то понапрасну измотаешь людей или угодишь в засаду. Обо всем прочем – молчи.
Собеседники, привстав и насторожившись, взглянули туда, где в этот миг на краю лощины послышалось конское ржанье, посыпались камни. Но тут же раздался успокаивающий голос дозорного, – вероятно, его лошадь оступилась в темноте.
– Мы и не поговорили толком с тех пор, как выехали из Бургоса, – сказал Минайя.
– Отчего же… Поговорили. О многом.
– Не обо всем.
Молчание длилось, пока Руй Диас не разделался с ломтем вяленого мяса. Минайя все так же смотрел на пламя, от которого оспины на загорелом лице обозначились явственней.