Но я не могла. Не тогда, когда он угрожал моей семье. Не тогда, когда мой мозг приоткрыл завесу в памяти, как сноска к сумасшедшим словам Джетро. Не тогда, когда я поверила.
Долг.
Я не знала, о чём всё это было. Это, возможно, был код для чего-то, чего я не понимала, или это было буквально и требовало оплаты. Но одно я знала точно — я не могла рискнуть и не подчиниться.
Я любила свою семью. Обожала брата. Я не рискнула бы их жизнями. Не после того, как так называемый долг разрушил брак и счастье моих родителей.
Я подпрыгнула, когда зарычало зажигание, разрушая тишину, и каким-то образом предоставляя силу моему гневу. Убрав подножку, Джетро удерживал вес байка.
Он не надел шлем и не предложил мне. Я ожидала, что он обернётся и обеспечит меня большим количеством информации или каких-то указов, но всё, что он сделал — вытянул руку, схватил мою и положил её себе на бедро. В тот момент, когда моя рука оказалась на нём, он отпустил меня, неосознанно, давая мне безопасную гавань, но с якорем, уже презираемым мною.
Я с тоской посмотрела на здание, где мой брат с отцом смешались с толпой модниц и единственным миром, виденным мной. Я безмолвно молила их подбежать ко мне с криками «мы тебя разыграли» и рассмеяться над моим ошеломлённым выражением лица.
Но ничего. Двери так и остались закрытыми. Ответы — спрятанными. Будущее — неизвестным.
Я была идиоткой, когда хотела не синицу в руке, а журавля в небе.
Сейчас у меня не было ничего.
Повернув запястье, Джетро поддал газу механическому чудовищу, и мы рванули вперёд в темноту.
***
Аэропорт Милана вновь меня поприветствовал.
Казалось, прошла целая вечность с того момента, как я сюда прилетела, хотя на самом деле прошло всего лишь два дня. Моя кожа заледенела, и, несмотря на мою неприязнь к Джетро, я не могла прекратить подвигаться к нему ближе, пока он нарушал все скоростные ограничения и с нереальной скоростью поворачивал на своей машине смерти. Моя крошечная юбка и корсет не предназначались для такой поздней прогулки по Милану.
Подъехав на парковочное место, он выключил зажигание и вытащил подножку. Я тут же отодвинулась от него, убрав руки с его талии.
Страх остался в моём сердце, возрастая с каждым ударом. Я не могла посмотреть на так называемого джентльмена, не проглотив при этом коктейль из убийственного гнева и слёз ужаса.
На его профиле можно было увидеть однодневную щетину, распространявшуюся по челюсти, развивающиеся от ветра густые волосы, и границу, которая отбросила его от сексуальности до опасности. Он возвышался над толпой. Легко источал потребность и желание. Но в нём не было ничего доброго, домашнего или нормального. От него несло манипулированием и контролем.