Любава

И вдруг, словно отголосок, у него в голове зазвучал голос Ивана, который тогда, в самый первый день, ему про дом этот говорил: «Что дом-то пустой стоит, то тебе правду сказали, да только пустой он, да не пустой. Другие-то дома поразваливались, а этот стоит себе, будто кто ходит за ним. А то Настасья за ним приглядывает, больше-то некому». Настасья? Илия поднял голову и задумался. Вообще, это невозможно. Вот вообще никак невозможно! Но с другой стороны… это все объясняло. Но ведь невозможно такое! Тогда кто? Кто?

Он поднялся и открыл дверь в горницу. Даже не удивился, а только усмехнулся — на полу лежала открытая старинная книга, взятая с этажерки. Подняв ее с пола, священник бросил взгляд на обложку: Лев Толстой «Сборник рассказов для детей». Он опять усмехнулся.

Подошел к портрету, взглянул на женщину. Показалось ему, что Настасья, чуть усмехаясь, с вызовом посмотрела в ответ? Или и правда посмотрела? Сколько раз он смотрел на фотографию, но так и не смог привыкнуть к этим выразительным, живым глазам.

— Не любишь ты беспорядок в своем доме, да, Настасья? — неожиданно даже для себя самого вдруг произнес Илия. — Прости уж меня, некогда постирать было. Исправлюсь. Спасибо за напоминание. А книжку, — он продемонстрировал портрету поднятую с пола книгу, — ты, никак, дочке своей читала?

Показалось Илии, или и вправду чуть дрогнули в улыбке уголки губ на портрете? Проскочили смешливые искорки в глазах? В самом деле то было, или он сходит с ума? Мужчина снова взъерошил волосы… Перекрестился.

— Живая ты, или мне чудится? — пробормотал он и, положив книжку на место, перевел взгляд на маленький фотоснимок, висящий справа от Настасьиного портрета.

— Что же с тобой случилось, Любавушка? Как ты попала в это хранилище?

***

Любава жалась к матери, глядя на размахивавшего руками и говорившего много непонятных слов дядьку, стоящего на телеге. Мать подняла ее сегодня рано — наверное, едва отведя корову на выпас, она сразу же принялась будить девочку. Потому не выспавшаяся Любава то и дело терла кулачком глаза, другой рукой лениво держа за руку любимую куклу Марусю. И зачем мамка ее сюда потащила?

Вдруг со стороны выпаса раздались крики и начинавшийся плач, а со стороны деревни — причитания и возмущенные голоса. Люди зашевелились, забеспокоились. Любава тоже оторвала голову от материной юбки, привстала на носочки и вытянула шею. Но ей, конечно же, ничего разглядеть не удалось. Зато вскоре прибежал Митька и крикнул:

— Тама из подворьев все тянут! Бабка велела бежать и сказать всем! Они зерно на подводы грузят, лошадей в телеги запрягают да со дворов ведут! Бегите скорее! — и бросился обратно.

И почти сразу раздался бабий крик:

— Коров наших кудый-то угоняют!

Люди зашевелились, принялись толкаться, стремясь поскорее выбраться из толпы и бежать спасать свое добро. Любава почувствовала, что мать, нащупав ее в своих юбках, еще крепче прижала к себе и замерла на месте. Дождавшись, когда основная толпа людей схлынет, она, выпутав Любаву, присела перед девочкой. Лицо ее было тревожным, и, хотя она старалась того не показать, Любава видела, что мать далеко не спокойна. Меж ее сведенных бровей пролегли глубокие морщинки.

— Любава, доченька, послушай меня. Беги домой, сядь на печку и сиди там. Что бы ни было, сиди там! Даже если в дом придут чужие, все равно тихо сиди на печке, поняла? Сиди, покуда я не приду! — мать встряхнула девочку за плечи. — Поняла ли?

— Мам, а ты куда? — внезапно испугавшись, девочка, выронив Марусю, двумя руками вцепилась в рубашку матери. — Я с тобой!

— Нет, Любава! Со мной нельзя. Беги домой, слышишь? Беги, дочка, я совсем скоро приду, — Настасья отцепила руки девочки, вложила в них поднятую с земли куклу и бегло обняла ее. — Ты беги, и я скоро приду. Зорьку заберу сейчас, и приду, хорошо? — она ласково провела рукой по волосам дочери, прибирая их под косынку. — Беги, Любавушка! И жди меня дома!

Она оторвала цеплявшуюся за нее дочь от себя, развернула ее по направлению к дому и подтолкнула.

— Беги, Любава, беги! — тревожно прикрикнула мать.

И Любава побежала. Взбежав вверх по улице, она обернулась и, вскрикнув, в ужасе закусила кулачок. Мать побежала к коровам. Проскользнув сквозь баб, ругавшихся с чужими мужиками, которые отгоняли их от коров, мать пробралась к Зорьке, и, схватив ту за веревку на шее, попыталась вывести ее из стада. Другие коровы толкали ее, прижимали боками к Зорьке, и, казалось, вот-вот раздавят. Но она упрямо, пиная других коров локтями и шлепая их по мордам, тянула Зорьку к краю стада, и та, мыча и нервничая, тем не менее послушно шла за хозяйкой.