Любава

Илия вздохнул, допил последний глоток ужасного на вкус, но живительного напитка, поморщился от оставшейся во рту горечи и, переодевшись, отправился на заутреню. Уже отойдя от дома на несколько шагов, он вспомнил о двух бутылках кагора, купленных для причастия и так и стоявших на буфете. Но возвращаться ему совершенно не хотелось, и, решив, что с тем же успехом он отнесет их в часовню и вечером, махнув рукой, продолжил свой путь.

Домой он попал только ближе к ночи. После вечерней службы зашел к старикам — Петрович на вечерню не пришел, остался дома лежать. Илия снова попытался уговорить его съездить в больницу, но был обруган и отправлен топить баньку — старик был уверен, что простудился на ночной рыбалке, промочив ноги. Одного его в баньку Илия не пустил, пришлось парить старика, хоть и не по душе ему было подобное «лечение». Хотя Петровичу после баньки вроде полегчало. В итоге домой он добрался, когда уже совсем стемнело.

Разулся по привычке возле печки, не зажигая лампы, шагнул в кухню — лампа возле печки стояла — да замер. В нос ударил запах спиртного, а посреди кухни в лунном свете на светлом дощатом полу темнело непонятное пятно. Вмиг душа скользнула в пятки, дыхание сбилось, рука сама сотворила крестное знамение, а губы зашептали молитву. Прочтя молитву до конца и перекрестившись на иконы, Илия аккуратно обошел пятно и зажег лампу.

Посреди кухни была лужа кагора, в которой блестели мелкие осколки стекла. Орудие преступления — молоток — валялся тут же, неподалеку. Прикрыв глаза и присев на корточки, Илия устало выдохнул.

— Кагор-то тебе чем не угодил? — глядя в стену в то место, где за ней висел портрет Настасьи, устало и расстроенно вопросил Илия. — Ну вот чем мне теперь прихожан причащать?

Вздохнув, мужчина сходил в сени за половой тряпкой и принялся за уборку. Собрав стекло и вытерев лужу, он собрался вымыть пол, и обнаружил, что воды нет. Кончилась. Попытался вспомнить, наливал ли он утром чайник или просто поставил его на газ, и не смог. Заглянув в упомянутый чайник, он обнаружил в нем немного воды. Вылив ее на пол, замыл пятно и засыпал его чистящим порошком, чтобы за ночь отъело. Сам разделся и лег в кровать. Заснул Илия сразу, едва голова коснулась подушки.

Глава 15.1

Проснувшись с первыми лучами солнца, Илия сбегал за водой на колодец и убрал с пола следы от разлитого кагора. Тщательно вымыв пол и убедившись, что все до единого осколки стекла убраны, Илия занялся домом. Достав принесенные вечером деревянные распятия и святую воду, он, освятив дом, развесил их как положено, и отправился в часовню.

Вечером, принеся от стариков картошку с мясом, блины и сметану, достал из подпола соленые грибы, полил их подсолнечным маслом и сверху посыпал лучком, рядышком положил отрезанный ломоть домашнего хлеба. Составил все в кучку на столе, утвердив между тарелками освященное распятие, с молитвой сбрызнул святой водой приготовленную пищу, накрыл ее полотенцем и лег в кровать.

Ночи он ждал с замиранием сердца, старательно прислушиваясь и истово молясь. Наконец, чуть скрипнула лавка, по полу прошлепали босые ноги. Илии даже показалось, что он слышит шорох снимаемого с приготовленной еды полотенца. Он ожидал крика, вопля, шипения… да чего угодно! Но только не едва слышимого стука дерева о дерево, а затем легкого звона тарелок. В голове билась лишь одна мысль: «Что же это за демон, который не боится ни святого распятия, ни святой воды!»

Затихло все задолго до рассвета. Поднявшись, Илия на негнущихся ногах прошел в кухню и зажег керосиновую лампу. Обозрев представшую перед ним картину, он без сил опустился на лавку.

— Оно еще и делится… — в абсолютном ужасе прошептал он.

Распятие, небрежно отложенное в сторону, лежало на краю стола. Картошка была съедена наполовину, блины тоже. В миске еще оставалась сметана. Грибы были нетронуты, зато рядом с тарелками лежало две конфеты. Илия их узнал — за точно такие же конфеты он распекал вечером рабочих.

— Господи, укрепи веру мою, — простонал Илия, опускаясь на колени перед образами и осеняя себя крестным знамением. — Дай мне силы выдержать это испытание…

Следующая неделя прошла для молодого священника словно в кошмаре. Он метался, точно белка в колесе.

Петрович разболелся серьезно. Старик жаловался на боли в спине и руке, и каждый день требовал истопить ему баньку. Илия, глядя на лежащего в постели бледного старика, которого душил нехороший кашель, парить его в баньке отказывался наотрез, каждый день уговаривая того съездить в больницу. Петрович ругался, жаловался на боли, но ехать в больницу упрямо не хотел. Хорошо хоть, лежать согласился. Баба Маня сбилась с ног, варя деду различные кашки — на боли в желудке он тоже жаловался.

Илия мотался в город, привез Петровичу согревающие мази и лекарство от кашля, и каждый день натирал ему болевшую руку и спину. Но лучше старику не становилось.

В итоге огород лег на плечи Илии. За эту неделю он вскопал его и засадил картошкой — беспрестанно плачущая баба Маня только контролировала процесс. Грядки старушка потихоньку копала и засаживала сама, в перерывах между кормлением и отпаиванием деда корвалолом. За эту неделю Илия практически перебрался жить к старикам, к себе ходил только ночевать.

Строители каждый раз спорили с Илией, объясняя тому уже ненормативной лексикой, что так, как просит он — не строят, это нелогично, неправильно и влечет огромный перерасход материалов, и норовили сделать по-своему. Но батюшка был неумолим. Несмотря на все свое терпение, Илия тоже ругался с ними, правда, нормативно, заставляя переделывать их халтуру как следует, по сотому разу объясняя и показывая, как быть должно.

Правда, когда рабочие узрели батюшку с расплывшимся фингалом под глазом и кровоподтеком у виска, у них у всех пару дней чесались кулаки найти негодяя, который это сделал, и по старинной примете прикопать его под углом здания, чтобы крепче было и дольше стояло. Илии с трудом удалось убедить их, что тела Любавы для храма более, чем достаточно. Но на качестве работ его фингал сказался положительно — не желая расстраивать батюшку, и так ставшего похожим на тень, рабочие наконец-то начали беспрекословно следовать его указаниям, послушно выполняя то, что он говорил.