Лагутин помолчал, спросил, будут ли какие вопросы.
— Чего тут спрашивать?! — дернулся на стуле Зубков. — Они с нами до последнего патрона, ну и мы с ними… Этот гад Гадлевский последним патроном Сашу Миронова застрелил.
Чекисты потупили головы, вспомнив матроса, присланного в губчека питерскими большевиками.
За расстрел Гадлевского и других проголосовали единогласно.
— В этом списке еще один участник мятежа — Жохов Никон Ипатьевич. Крестьянин. Записался в Северную Добровольческую армию, — как-то неуверенно зачитал Лагутин следующее дело, словно бы сомневаясь, заниматься ли им сейчас, после разговора о Саше Миронове.
— В одном списке — одно и наказание: расстрелять, — коротко и зло произнес Зубков.
— Этот Жохов — крестьянин, — повторил Лагутин.
— Раз участвовал в мятеже, — значит, враг, а потому расстрелять, — бросил Зубков раздраженно и непримиримо.
Председатель губчека поправил ремни на гимнастерке, откашлялся в кулак и высказал то, что его тревожило в этом деле:
— Что-то тут не так: крестьянин — и против Советской власти. Может, его вот такой Поваров с пулеметом и заставил в добровольцы пойти?
— Что ты предлагаешь, Михаил Иванович? — спросил Лобов.
— Пересмотреть дело Жохова. Если в мятеже активно не участвовал — меру наказания смягчить.
— А если участвовал? Если он наших людей убивал? Тогда как? — вытянулся вперед Зубков.
— Тогда я, Ефим, первым за расстрел проголосую, — ответил Лагутин с такой решимостью, что больше фронтовик ни о чем его не спрашивал, нахохлился на стуле.
Лобов предложил поручить эту проверку Тихону:
— Вагин сам из Заволжья, знает, как перхуровские вербовщики работали. Может, и не виноват человек…
На том и порешили.
Закончив с делами мятежников, Лагутин зачитал уголовные дела участников банды Ферта.
— Рагузов Иван Иванович. Раньше судился четыре раза за грабежи. По регистрации уголовного бюро — «домушник-громила»… Терентьев Артем Николаевич. Топором убил кассира ткацкой фабрики…
Разгоняя табачный дым, замелькали кулаки. Зазвенели возбужденные голоса: