— На случай, если вдруг кто-то решит зайти и найти здесь убежище от тьмы, — кивнула Мария.
— И как, заходят?
— Да. Например, вы.
— А кроме?
— Иногда приходят люди, которые не хотят публичности. Они приходят, потому что ночь успокаивает нервы и даёт возможность более трезво и спокойно подумать. И некоторым просто требуется время и место, чтоб обрести душевный покой.
Я огляделся. Учитывая зал, чей потолок погружён во мрак, а всё, что у земли, наоборот, освещено, причём не ярко, а довольно тускло, посидеть здесь и прийти в себя — самое то. Тихо, спокойно и безлюдно. Я бы, будь верующим, тоже бы сюда заглянул, по правде говоря.
В прошлой жизни я ходил несколько раз ночью в храм, но эффект он создавал иной. То было обычное квадратное здание, которое некогда в старые времена являлось кинотеатром, если не ошибаюсь. Потому и само строение было не красивым, а техничным. Ровные стены, углы — ощущение, будто бы попал в склад, который на скорую руку переделали под храм. Здесь же чувствовалось, что каждая деталь была сделана именно под храм, с одной целью.
— Мне тоже нравится здесь сидеть ночью, — продолжила она. — Будто холодный лёд к ожогу прикладываешь. Чувствуешь спокойствие, умиротворение и пустоту в сознании. Будто все мысли разом исчезли и оставили тебя в покое. Прекрасное строение.
— А где вы живёте, когда не служите ночью?
— Вы имеете ввиду, когда моя служба заканчивается? — уточнила она.
— Да. Вы же живёте где-то. Не здесь же постоянно обитаете.
— Иногда живу здесь, почему нет. Но вы правы, я снимаю квартиру в паре кварталов отсюда, — она неопределённо махнула рукой. — Мне платят на аренду комнаты, поэтому я могу позволить себе иногда покидать храм.
— Звучит так, будто вас заставляют сидеть здесь.
— Мне здесь нравится, — пожала Мария плечами.
— Не могу, честно говоря, вас представить вне храма и без наряда.
— Да? — удивилась она.
— Ага, на вас всегда этот апостольник, и я, кроме вашего лица, толком ничего и не видел. Даже волос. То есть я практически не знаю, как вы выглядите.
На ней даже форма была не приталенной. То есть я не представлял, какая у неё талия — там могло быть как девяносто-шестьдесят-девяносто, так и девяносто-девяносто-девяносто.
— Удивлена, что вы знаете, как это называется, — коснулась она головы. — Обычно его капюшоном зовут.
— И всё же, какого у вас цвета волосы? И длины?