— Ну… — она быстро огляделась, будто искала, кто мог нас подслушивать или видеть. — Нам запрещено снимать его, но…
Но, как показала Мария, Бог создаёт правила, чтоб непослушные монашки их иногда нарушали. Учитывая, насколько она верующая, такой поступок выглядел забавным. Хотя, как я мог уже себе представить, она придерживалась довольно свободных неконсервативных взглядов, больше принимая людей какими они есть, чем пытаясь переделать.
Убедившись, что в зале никого нет, Мария быстро стянула с головы капюшон монашки или, как его правильно назвать — апостольник, представ передо мной во всей красе.
Я изначально думал, что у Марии волосы будут или каштановыми, или светло-русыми, но, как оказалось, у неё они были рыжевато-русыми или даже очень светло-медными на вид. Волнистые и слишком пышные, будто она была из тех девушек с телевизора, что рекламируют шампунь для пышного объёма.
Но по крайней мере я теперь видел перед собой не монахиню из храма, а именно девушку, будто без апостольника она стала другим человеком.
— Вау, вы совершенно иначе выглядите, — ответил я, обводя её взглядом.
— М-м-м… в худшую или лучшую сторону? — скромно глянула она на меня исподлобья.
— В лучшую. Скажем так, вы приобрели свою индивидуальность. Перестали быть безликой.
— Спасибо, — она пальцем начала закручивать волосы, причём делала это так натурально и непринуждённо, что я был готов поставить ей пять с плюсом. Что-что, но такое я мог оценить. — Нам запрещено снимать его в храме.
— Но когда никто не видит, то можно, да?
Она лишь улыбнулась на мои слова и поспешила надеть его обратно, спрятав свою гордость, — я без шуток, такими волосами можно было гордиться, — под тёмную ткань.
— Вы сказали, что хотите попросить меня о чём-то.
— Да, подумал, что вы бы могли мне пойти навстречу в некоторых вопросах, довольно деликатных.
Мария выпрямилась.
— Вы можете попросить меня, и я помогу, чем смогу.
— Ну… — я даже не знал, как деликатно подойти к такому вопросу, потому начал бить прямо в лоб. — Я жутко выгляжу?
Мария на несколько секунд молча разглядывала меня.
— Я бы выразилась так, Эрнест, если… — она прикрыла ладонью половину моего лица, — взглянуть так, то вы хороший молодой юноша.
— А если прикрыть другую сторону?
— Я бы сказала, что делать это незачем, так как это всё же одно лицо. Я вижу вас таким, какой вы сейчас передо мной.