— И какая же ты несчастная! И какая же ты одинокая, всеми брошенная! И на кого же он, изменник хромой, тебя променял! Да разве сравнить тебя с этой белобрысой Вероникой? У тебя-то волосы как волна по плечам разлилась, а брови-то, брови густые, соболиные, сразу породу видно. Не то что у этой деревенской — три волосинки над глупыми глазами торчат. А у тебя глаза-а-а — ни у одной заморской артистки нет таких! А кожа-то, кожа! Не то что у этой, вся веснушками забрызгана!
Не-е-ет, не мог Владимир так просто от такой красоты отвернуться… Это его Вероника каким-то заговором приворожила. Не иначе!
— Да-а… да-а… приворожила, — как в тумане шепчет Татьяна. — Вот оно что!..
— Ладно бы она только Владимира околдовала, — наседает бес, — она и на тебя порчу навела. Глянь-ка в зеркало! Видишь? Круги черные под глазами, морщинки скорбные возле рта, осунулась, похудела. Всю красоту твою она по капельке выпивает, вон какая ходит здоровая и веселая, над твоим горем потешается. Бедная ты, бедная! Скоро так тебя иссушит, платья как на вешалке висеть будут.
Татьяна в зеркало глянула — и не узнала себя. Какая-то незнакомая девица тяжелым, угрюмым взглядом на нее уставилась, и двадцать лет ей никак не дашь.
— Вот что она со мной сделала, ведьма…
— И за что, за что?! — не унимается подлый бес. — Тебя, такую добрую, такую ласковую, со свету хочет сжить! Хохочет небось над тобой, целуется со своим красавцем, а ты со своей скромностью чахнешь здесь.
— У-у, змея! — гневно сжала губы Татьяна.
Глаза у нее вдруг стали узкими и желтыми от ярости, а внутри такой адский пламень зависти вспыхнул — все хорошее, что в душе до сих пор цвело, вмиг обуглилось и почернело.
Бес доволен! Ногами сучит, хвостом вертит, черным язычком щелкает! Ведь такое жилище для него Татьяна сама приготовила, да так скоро! С другими годами возиться приходится.
— Так, так, милая! — подзадоривает поганый. — Нельзя этой гадюке прощать! Как она тебе, так и ты ей отплати. Она жениха к себе приворожила, и ты его тем же манером перемани!
Татьяна с деньгами к бабке-ворожейке под вечер, чтоб не видели, явилась. Бабка страшна, как кикимора болотная! Вся в бородавках, глаза мутные, как лужи, голова трясется, на весь рот два желтых зуба, как у змеи, торчат.
— Не робей, — шепчет бес, — вот такая-то и может навечно приворожить. Чем колдун страшней, тем крепче слово его!
Бабка все про Веронику с Владимиром вызнала, деньги за телевизор схоронила, заставила Татьяну крестик с себя снять, а то он ворожить мешает, и такой завывальный шабаш с паленой серой, толчеными волчьими зубами и плевками по углам закатила, что под конец от своего бесовского усердия на пол без сил повалилась.
— Все-о-о!! — хрипит. — Твой он теперь, как прилитый к тебе будет.
И влилась ее ядовитая ворожба в сердце Владимира, стал бес его искушать. Попустил Господь ему такое искушение, а он и не справился с ним. Стал Владимир сердиться по пустякам, ссориться с женой, видеть в ней только плохое и в конце концов ушел из дому.
Недолго одиноким гулял, с Татьяной сошелся. Татьяна рада! Каждый день заклятой подружке звонит: что, мол, получила?
Что же Вероника? Конечно же, плакала и убивалась, но батюшка в церкви не позволил ей отчаиваться и наказал ей молиться за обидчиков своих и простить их, иначе душу свою погубишь.
— Да как же, батюшка, я за них молиться буду? Они же от молитв моих еще злее стать могут и еще больше вредить станут!
— Молиться за врагов своих надо не за умножение их злобы, а умножение их любви и искоренение ненависти. Начинай свой день с молитвы о ненавидящих и обидящих тебя, иначе о мести начнешь думать и на их путь сама встанешь.