– Нет уж! – Готфрид яростно взревел и что есть силы, вложил удар в секиру; её окутанное холодом лезвие коснулось жуткой статуи, и мрамор с хрустом покрылся сетью трещин, а затем и рассыпался; оружие срезало голову и правый бок Дагона. – Не будет власти даэдра тут!
– Что ты…
– Я изничтожу каждый постамент твоего нечестивого бога! – криком прервал Готфрид сектанта и ткнул секирой в кучу розового камня, нагромождением развалившего подле статуи.
Сектант попятился назад, а в чёрных глазах промелькнул блеск страха и отразилось холодное лезвие секиры. Ахмат увидел, что тёмный князь залечил раны последователя, а значит остаётся немного времени, прежде чем сектант использует беспощадное превосходство и вряд ли Аквила поможет.
– Я его достану! – бахвально кинул редгард и кинулся на врага.
Его сабля снова запылала углём, когда острие коснулось почерневших от сажи травинок. Готфрид не стал вмешиваться, и решил настороженно поглядеть, за тем как его друг будет гоняться за ящером. Аргонианин волок себя по мокрой траве, оставляя шматы черно-сожжённой ткани, пытаясь встать, но Ахмат с наскока прижал его к земле. Готфрид только смог разглядеть, как у ладони аргонианина полосой огня пронеслось тлеющее лезвие худой сабли и когтистая ладонь опала на траву. Ящер дико взревел, но Ахмат тут же заткнул его клыкастую пасть одним поставленным ударом в челюсть.
– Молодец! Какой молодец! – безрадостно похлопывая в ладоши, флегматично отметил нордлинг победу друга.
– А я смотрю, ты не рад, – с хитрой вызывающей улыбкой сказал Ахмат. – Готфрид, я всегда тебя помню каким-то хмурым. Может, улыбнёшься? Мы же целого сектанта поймали.
– Но мы не выполнили задание, – Готфрид вновь навис над ящером, только поодаль от разрушенного дома; на этот раз сын Аргонии постанывает и держится за обрубленную кисть, полегая на шероховатую кору высокого дерева, его грудь тяжело вздымается, перекатывая странный золотистый шар на цепи.
За ними подтягивалась Аквила. В её мышцы вернулась сила, хоть и не до конца. Немного похрамывая, она идёт за братьями по Ордену, ощущая, как ароматы гари, сменяются на приятный душистый запах елевого бора. Её мертвенно-бледное лицо выглядит усталым, губы стали белыми, а в сапфировых очах горит усталость. Девушка с сожалением понимает, что только чудом смогла выдержать то огненное неистовство.
– Скажи, за какой из проклятых договоров ты продал душу лорду разрушения? Скажи, какой из твоих наставников-идиотов подсказал тебе так поступить? – в вопросе Ахмата норд уловил намёк высокомерия, а так же приметил, что лезвие сабли редгарда гнетущим жаром парит у шеи еретика.
– Мой лорд, – зашипел житель Аргонии, – владыка разрушения. Да-а-а-а, между нами есть договор. Он мне даёт поручения, а я могу призвать его слуг.
– И что же ты полнил для него, еретик проклятый?
– О-о-о, сын Хаммерфелла… что ж, я скажу тебе, – в кривой усмешке исказилась пасть врага, а хвост возбуждённо забился по траве. – Вчера я лично выпотрошил и высушил троих редгардов, а кровь их посвятил лорду…
– Аквила! – гаркнул Ахмат. – Какой ему будет вынесен приговор?
– Законы Империи и Скайрима, – тяжело дыша, заговорила девушка, – а так же местное право Фолкрита за убийство нескольких лиц и тёмные ритуалы предусматривают смерть.
– Давай Готфрид, – редгард отошёл в сторону, уступая место брату, который проронил лишь одну реплику:
– Где «Хронолирикон»?
– А, – интенсивно задышал аргонианин, обхватив цепкими пальцами грудь. – Я-я-я не дам его тебе. Я не скажу, где он.
– Что ж, мне кажется, ты не знаешь, что тебе попало. Тебе её твои братья-идиоты по культу просто вручили и сказали хранить, так ведь?