Там, где ангелам нет места

22
18
20
22
24
26
28
30

Группа не могла покинуть поселения. Пленные сжались от страха, боясь сделать шаг, а дикари, потерявшие всякий человеческий вид, продолжали напирать. Эстебан сорвал гранату и швырнул её в толпу варваров. Затем туда жен прилетела следующая. Огненный вихрь, разбросавший тела, закрыла плотная дымовая пелена, через которую и покинули люди окружение, оставив Эстебана один на один с врагом.

– При-м. – Сквозь статические помехи прерывисто вылетело из рации.

– Да!? – Окатив ещё пятерых дикарей, вопросительно крикнул Командор, снимая магазин.

– В… метрах от тебя… засаду… гвардия.

Связь пропала. Эстебан примерно понял, что имели в виду на другом конце линии. Противника становилось всё больше и нужно действовать. Рука Командор коснулась последних светошумовых гранат и швырнула их в сторону. Ослепительная вспышка озарила пространство, сбив с толку всех наступающих. Когда же временная слепота минула, их врага и след простыл.

Командор нёсся со всех ног. Пространство вокруг него заполнили деревья и мелькающие силуэты варваров, чьи лица и тела давно потеряли всякую человечность. Мужчина знал, что они хотят его убить, а потом использовать тело для «утешения свобод». Такого он с собой позволить не мог. Ароматы крови и звуки выстрелов ореолом встали над лесом и дикарей всё больше.

Внезапно всё отчётливее стали звуки пальбы, и ароматы жженой плоти усилились многократно. Речь становилась всё понятнее, а дикарей, стекающихся к месту, как можно больше, словно это пчёлы, летящие на мёд.

Спустя секунды Командор вышел к небольшому, ровно по щиколотку, озерце, провалившегося в лесное углубление, в компании шестерых гвардейцев Культа Конституции.

Яма, в которой велось сражение, окружена трупами, и ещё тысячи рвутся к ним. Сверкающие огнём дула тяжёлых пулемётов и трубы огнемётов без отдыху крошили и жарили врага. Эстебану ничего не сказали, когда он ворвался сквозь пелену битвы, лишь бы он только не мешался.

Командор живо подсоединил энерго-батарею и присоединился к общему хоралу битвы. Его автомат поливал трещащей энергией десятки дикарей за секунды, выжигая им плоть, останавливая на подходе. Огнемёты экзоскелетов выжигали местность напрочь и через минуты боя сухие деревья загорелись бодрым пламенем. Эстебан чувствовал битву, держась на краю обороны, он словно влился в неё. Пули разили без промаха, отрывая куски тел либеральным дикарям, вооружённых старьём. Окуренные дурманом, обколовшиеся наркотиками они напирали безумной волной ужаса и тут же срезались автоматными очередями и заградительным огнём пулемётов. Настоящая война посреди «мира справедливости и либеральной праведности» бушевала ярым огнём.

– Проклятье, столица! – невзначай выругался Командор, от досады.

– В пятисот метров отсюда! – ответил кто-то из гвардейцев. – У нас нечем пометить её.

– У меня есть сигнальная ракетница. Прорываемся!

Механизм войны вышел из «оркестровой» ямы дабы нести симфонию войны дальше. Семеро воинов, облачённых в самые совершенные доспехи, прорывались к столице племени, сметая всякого, кто встанет у них на пути. У Командора давно закончился боеприпас к АК-1 и он его перекинул, вооружившись клинком и пистолетом.

Утопая в кровавом наступлении, кромсая дикарей и выжигая их лучами пистолета, Эстебан рвался с особым неистовством. Его клинок за пять минут продвижения рассёк не один десяток горловин. Весь лес стал буквально гореть, и воздух заполнил едкий дым, но потерявшего рассудок Командора этого не останавливало, ибо он бился до последней капли крови.

Врагов, особенно у столичного селения, стало в сотни раз больше, и по броне стрекочут пули, выпущенные из простейших автоматов. Но Эстебан, отдавшийся во власть битвы, потерял связь с реальностью, став кошмаром для дикарей. Мрачная решимость, неистовая жестокость и кровожадность, в окружении гвардейцев, сделали его настоящим ангелом смерти, выкашивающим десятки врагов.

Клинок обломился, батарея закончилась. Тогда Командор отбросил предавшее его оружие. Кулаком он сокрушил череп противника, размозжил лоб стальными элементами перчатки, нёсшего массивный самодельный двуручный меч, и подобрал его. Грубый, несуразный, в руках, усиленных технологией костюма, тяжёлый меч превратился в смертоносное оружие. Его клинок не резал, а буквально разрубал кости, заставляя вопить дикарей от боли.

Вокруг бушевало пламя, и летели искры, кипела битва, а варвары, терзаемые гневом за смерть вождя, желали разорвать всех, кого видят, но не могли приблизиться, чтобы затопить волной тел группу. Но они могли добраться до того, кто шёл впереди, однако там их ждала только смерть. На острие атаки, впереди копья, размахивая клинком бой вёл Эстебан. Его броня помята, визоры залиты липкой кровью, системы отказывают, а меч с каждым взмахом становится тяжелее, но он не остановится даже на секунду. С каждым ударом окровавленный и измаранный во внутренностях двуручный меч пожинал ещё одну жизнь, а потом и ещё.

Залпы десятков орудий, вой, крики агонии, вопли и треск полыхающего леса: всё это слилось в единую музыку сегодняшней войны, а её дирижёр – Командор, отпросивший оковы сдержанности, превратившись в безумного берсеркера.

Битва затягивалась. Укрытый пеленой крови, неся воздаяние сотням врагов Эстебан потерялся в шторме битвы, раздавая только смерть. Шестеро гвардейцев стреляли из всего, что только есть, чтобы держать сотни нелюдей на расстоянии.