Волчица и пряности. Том III

22
18
20
22
24
26
28
30

— Холо в долгу передо мной, и она расплачивается молитвами о безопасном путешествии, отрицать не буду. Но никто не говорил, что, когда с долгом будет покончено, она откажется сопровождать меня.

— Не говорил. Однако так она и сделает, если я попрошу. В этом я уверен.

В толпе послышалась тихие возгласы. Амати не выглядел пьяным, но своим видом он действительно напоминал Филиппа Третьего.

— Не будем забывать, что Холо всё-таки странствующая монахиня. Брак в этом слу…

— Я в курсе, можете не беспокоиться. Мне известно, что госпожа Холо не служит какому-либо ордену.

Лоуренс твёрдо сжал губы, чтобы не выругаться вслух.

Странствующие монахини были двух типов: одни принадлежали к так называемому ордену нестяжателей, у которого даже не было своего храма, другие сами себя объявляли монахинями, но ни в каком монашеском сообществе не состояли. Большая часть монахинь относились к последним, «самоназначенным», причём обычно это было не более чем удобным прикрытием в путешествии. Естественно, обетом безбрачия подобные монахини связаны не были, и Амати об этом знал. Значит, преподнести всё так, что Холо якобы входит в один из орденов, уже не получится.

Амати продолжил свою искусную речь:

— Право, мне и самому не хочется предлагать Лоуренсу договор в такой форме — все присутствующие и без того видят во мне Филиппа Третьего из истории про рыцаря Хашмидта. Однако, по законам Кумерсуна, давший женщине в долг становится её попечителем. И разумеется… — Амати откашлялся, — если господин Лоуренс, как попечитель госпожи Холо, благословит наш брак, необходимость в заключении подобного договора отпадёт сама собой.

Остальные торговцы, пересмеиваясь вполголоса, с интересом наблюдали за «Филиппом» и «Хашмидтом»: редко увидишь, когда за женщину борются настолько ожесточённо. Такая история украсит любое застолье.

Опытный торговец усомнился бы в рассказах Лоуренса и Холо о связывавших их отношениях. Монашка, которая платит долг молитвами, — слишком наивная история, чтобы быть правдой. Скорее он бы предположил, что она путешествует с ним, потому что просто хочет этого либо же боится, что её перепродадут за долги.

Амати, вероятно, тоже размышлял на этот счёт и наверняка склонялся ко второму варианту. Тогда неудивительны его дерзость и бравада: он вообразил себе, что освобождает несчастную монахиню из долговых оков. Пусть он и руководствовался иными причинами, в любом случае он выставил Лоуренса злодеем, даже если сам так не думал.

— Господин Лоуренс, вы берёте нож завета?

Торговцы широко улыбались, глядя на редкое, почти театральное зрелище: стоило одному торговцу зазеваться, и вот второй спешит отнять его прекрасную спутницу.

Лоуренс не мог отступить, не посрамив себя. Ему оставалось только вести себя благородно и сдержанно, чтобы на фоне Амати выглядеть достойно.

«В сущности, чего бояться? Ну выплатит Амати “долг”, не решит же Холо уйти к нему из-за этого», — твёрдо сказал себе Лоуренс.

— Я не подписываю договоры, не прочитав их сперва.

Амати согласно кивнул. Юный торговец убрал нож и вместо него протянул пергамент. Под взглядами толпы Лоуренс чувствовал себя будто на сцене. Он не спеша подошёл, взял договор в руки и пробежался по нему глазами: как он и ожидал, в нём значилось всё то же самое, что озвучил Амати, только изложено более детально. Лоуренс искал в тексте сумму, которую хотел уплатить Амати. Может быть, Холо назвала не такой-то и большой долг, раз Амати был так уверен в себе. Когда Лоуренс заметил в договоре сумму долга, сначала он не поверил своим глазам — для уплаты значилось: «одна тысяча торени». Он облегчённо вздохнул.

— Вас всё устраивает, господин Лоуренс?

Лоуренс перечитал пергамент, выискивая двусмысленные или неточные фразы, которые Амати мог обернуть в свою пользу, а также которыми он сам мог бы воспользоваться на законном основании. Однако вдумчиво составленный договор не оставлял подобной возможности, его автор позаботился о том, чтобы самому не угодить в ловушку.