Венец из окровавленных костей

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да. Послушай, не перебивай. Как ты помнишь, после падение Рейнов настал темный век, ну, так мы его называем.

— Боги, ты мне лекцию прочесть решил.

— Да, ты будущий король, слушай. Королевства Рейна распалось, сотня лет войны, мрака, преклонения демонам, как говорит наша любимая церковь. И в этот период возвышаются оттесненные на север Даннан. Тут м проявляется Морриган. Она в составе небольшого войска проносится по северным лесам и достигает перешейка. Центра нашей с тобой страны, на сегодня. И люди вынуждены вновь объединится, чтобы дать ей отпор. Хлодвиг объединяет племена юга и дает отпор. Мы выгоняем даннан обратно на север. До земель, где сейчас живут таны.

— Чьи предки сражались на стороне Морриган, я это знаю. — Буркнул Гластейн.

— Да, не перебивай. После победы Хлодвига он стал единоличным правителем и ведет войну с севером и Даннан. Последние не хотят участвовать в войне, это отражается в том, что Морриган изгоняют, но она забирает самых молодых соплеменников и воюет с неизвестным для нас врагом на Восточном скелете, а кто-то пишет, что и перешла его. И тут переходим к самому интересному и важному для нас: после возвращения с востока, Морриган, не пустили в Первый лес и она отправилась на юг, объединив и северных правителей.

— И войска Хлодвига ее сокрушили, и она покончила с собой. Я это знаю.

— Перед смертью она прооизнесла клятву, или проклятие. Ее речь ты знаешь в сокращенном виде. Но она шире. — Он взял том, перевернул достаточно быстро на нужную страницу. Прокашлялся. — «Мое воинство станет воинством очищения, очищения мира и душ, как перворожденных, так и наших младших братьев. Их короны падут, их власть станет пылью, лишь великое воинство, освобождающее от оков лжебогов и лжецов станет править, и власть эта вернет былое величие и справедливость. Армия эта, и муж, станет достойным именем Артура Рейна — избранного богами меча. Только эта армия покончит с проклятием Ренйа. Я ухожу к нашим истинным королям, к нашим отцам, что дремлют и я вернусь и приведу воинство и мужа, что достоин стать королем. Ждите меня, и верьте. Но помните, лишь кровь и страх неверных привлечет отцов наших вернутся. Сражайтесь, пугайте и изничтожайте проклятое семя нечестивого Рейна. Я вернусь! И лживые короли падут. Мы восславим истинный Рейн, и истинные леса и чистые народы наполнят весь мир. Расчистите путь нашим отцам: сжигайте и истребляйте неверных, пожирайте их детей! И ждите, ждите последней войны!» На этом заканчивается пламенная речь. По крайней мере, в этой версии.

— Ты уцепился за слово пожирайте?

— Не только. Повстанцы, что воевали во время уже Альфреды=а, сына Хлодвига воевали под вороньими знаменами.

— И рожи так же размалевывали. Но они никого не ели. Монахи не писали об этом, вроде.

— Да, не писали, но может, именно мы «дети нечестивцев», коих следует поедать.

— Отравятся. — Буркнул Гластейн. — Пойду к отцу, а ты сиди, и читай свои сказки.

— Хорошо. — Редманд усмехнулся.

Гластейн медленно подошел к королевской опочивальне. Монахи все облепили кровать, бубнили молитвы, воняли благовониями.

«Когда же они его оставят» — раздраженно подумал принц. Если бы вокруг него день и ночь болтались священники, он бы предпочел умереть, а не проснуться. Жестом указав разойтись, он сел рядом с отцом. Тело могучего короля медленно вздымалось.

— У него был приступ. — Тихо шепнул на ухо один из монахов. — Но сейчас дыхание стало ровным.

«Пора бы тебе уже, старик» — сердце Гластейна обливалось кровью. Видеть отца в таком состоянии он не мог, но так же и не мог оставить его одного, среди всех этих святош. Ему казалось, что от этого отцу было только тяжелее, тошнотворная серость на лицах могла свести в могилу не хуже любой болезни. Порой Гластейн размышлял, что придушить отца во сне было бы намного лучше, чем заставлять его мучиться в постоянных припадках. И даже больше, старый король бы сам пожелал бы так уйти — умереть тихо и быстро, а потом пышные похороны с пьянкой на месяцы. Но ему приходилось лежать, страдать и гадить под себя. Он взглянул на бессильное лицо короля: безжизненное, но все еще хмурое.

«Прости меня. Простить? А за что? За то, что не дал тебе достойную смерть, смерть воина, коим ты был всю жизнь». — Мысли путались в голове, но слезы уже не застилали глаза. Кажется, он начал смирятся. Он сжал отцовскую руку.

— Отдыхай. — Прошептал Гластейн и встал. — «Мы справимся» — добавил он про себя.

Пройдя сквозь кольцо монахов, он уловил какой-то нарастающий ропот. В комнате неожиданно все пришло в движение, все засуетилось, закружилось. Раздался громкий, как раскат грома кашель и принц повернулся: король раскрыл глаза и протянув руку, смотрел на своего сына.