Венец из окровавленных костей

22
18
20
22
24
26
28
30

Хаг зажмурил глаза под безумный смех Дунланга, ожидая пронзающей стали. Но вместо нее на парня упала туша. Хаг поднял глаза — стрела торчала из шеи горца.

По всюду слышался свист стрел и крики горцев. Хаг отодвинул, издающие предсмертные конвульсии тело. Дунланг уже добивал горца. В руках у него был кривой нож, которым он быстро разрезал собственные путы.

— Лови!

Хаг, поймав нож, немедля разрезал путы, и ползком подобрался к тану.

Черные щиты, выросшие как будто из-под земли, окружили ватагу горцев.

Каменные вороны не смогли организоваться и вместо стены щитов, Хаг наблюдал вокруг разрозненные стычки. Всадники падали вместе с конями. Вороньей банде пришел конец.

— Все равно вы сдохните! — разразилось совсем рядом.

Над пленниками нависла тень с топором. Хаг кинулся с ножом, но удар древка опрокинул его. В глазах поплыло небо. Когда он вновь поднял глаза, Дунланг лежал на земле, а горец кажется, делал второй замах. Хаг не мешкал, ладонь сама нашла топор застреленного горца. Северянин поднялся за долю секунду и взмахом всадил лезвие топора прямо в бедро противника. Над головой просвистел топор горца. Навалившись всем телом, Хаг спихнул горца на землю, но и сам, не устояв на ногах покатился, ударившись о парочку трупов. Горец вставал медленно, опираясь на каменную глыбу, под которой лежал раненный тан. Хаг подхватил меч мертвеца и понесся снова, яростной бурей ударов он обрушился на истекающего кровью врага. Один безумный, наполненный слепой злобой широкий удар разрубает пальцы, в милостыне выставленной руке и несет клинок дальше, разрубая меховую куртку на предплечье. Косая рана проходит до груди и меч застревает в кости.

Хаг, еще не отдышавшись, ринулся к раненному тану. Дунланг выглядел бледнее серых камней. Левой могучей ладонью, он прикрывал рану на правой руке.

— Тебя ранили, тан, дай посмотреть — Хаг в панике отодвинул ладонь Дунланга, и его затрясло еще сильнее — там, где должна была кисть, обливался кровью тупой обрубок.

Хаг сделал все, что смог, дрожащими руками, под вой умирающих горцев, он перетянул обрубок ремнем, прижал рану тряпкой и поднял тана на ноги. Пленники стояли в окружении черных щитов, а где-то вдали, следи отступающих всадников, Хаг разглядел железную маску вороньего вождя.

— Ты Хаг, названный сынок Железнобокого? — Раздался голос подошедшего воина, одетого в кольчугу и черный плащ.

— Тану нужна помощь. — Лишь выдавил он из себя.

— Ну, так помоги.

Дунланг выглядел непривычно…он выглядел жертвой. Его тело покрылось неестественной синевой. А сам он трясся из-за жара. На глаза то и дело наплывала влага. Хаг чувствовал, как все внутри него сжимается, когда он бросал короткие взгляды на тана. Северный медведь был повержен. Немилосердная смерть пощадила его, отдав растерзания самому себе. Хаг как никто другой понимал, о чем думает тан. Повержен, оставленный на потеху гнить собственной гордости. Смерть была ему предпочтительней, чем невозможность даже поднять топор.

Сам Хаг хоть и чувствовал себя паршиво: все тело переломано, раны продолжали кровоточить. Но глядя на тана, свою боль он запихивал как можно глубже. Среди черных щитов оказался один лекарь, его настойки хоть и выручали от боли, однако голову унять были не в силах.

— Черная кровь — коротко бросил лекарь, осматривая обрубок Дунланга. — Ты молодец, что остановил кровь, но, клянусь штормом, он умрет в конце недели.

«Яд — крутилось в голове — ну конечно же».

Горские ублюдки частенько таким промышляли, немногие конечно, ибо самому можно было пострадать от собственного же коварства, однако некоторые по рассказам былых рубак, обмазывали свои клинки и ядах. А то и в дерьме. Рвныт заражались и приводили, порой даже к нескорой смерти. А может и просто слишком много ран, каким бы человек не был храбрым и крепким, а Дунланг был самым крепким, кого видел Хаг, предел есть у всех. И возможно, это был его предел.

Воины Гильмериха не отличались особой тягой к разговорам и к спасенным пленникам, казалось, у них не было никакого интересса. Благодарность за спасение они ответили неодобрительными смешками. Однако даже на лицах этих беспринципных разбойников. Что-то темнело, когда они видели страдания Дунланга. Все знали о великом лесном медведе, но никто не видел его таким. И такой вид тана, казалось, веселил их спасителей