– Ладно, лейтенант, согласен, в отряде ему не место, и закончим на этом, а теперь давай делом заниматься, – перевел куратор неприятную тему разговора, – ты своими задачами, а я пойду, пожалуй, тоже с пленными побеседую, потому как этого засранца к ним теперь подпускать нельзя, тут ты снова прав, а мой второй помощник в одиночку ох и долго возиться будет. Мы ведь изначально совсем не рассчитывали, что всю толпу пленных прямо здесь, в немецком тылу, опрашивать и проверять будем, а тут ты со своими идеями… Да еще помощник мой засранцем оказался, теперь мне самому придется подключаться, и все равно – ох и долго провозимся…
– Так зачем же такие сложности городить, товарищ бригадный комиссар, – возразил на это Сергей. – Нет, то, что вам, пока мы к аэродрому метнемся, придется здесь остаться и организацию наших сил для атаки Суховоли контролировать, это необходимость и прямое следствие изменения наших планов, это действительно так. Но вот чтобы самому опросом пленных заниматься, упуская контроль обстановки, это, как мне кажется, совершенно не ваш уровень, на это есть подчиненные. Вы не видите здесь подчиненных? Да вот же они, посмотрите – почти две тысячи человек под рукой. Неужели среди них ни одного особиста, политрука или просто грамотного командира со способностями по вашей линии не найдется? Уверен, что найдется, причем даже не один. Вам тогда только их проверить останется, а это сейчас не особо сложно – хотя бы тот же проверочный перекрестный опрос их сослуживцев провести, – и можно использовать в качестве помощников вашего особиста, причем это будут уже заведомо качественные кадры, на них смело опереться можно будет.
– Это с чего ты взял насчет качественных кадров, – недоуменно переспросил сбитый с толку Трофимов, который, действительно, такую возможность пополнить количество своих помощников даже не рассматривал – в его картине мира отбор в органы НКВД и госбезопасности должен был проходить совсем по-другому и отнюдь не так просто и быстро.
– Не понимаете? Да ведь тут все просто: если какой особист, политрук или командир до войны полным дерьмом был, вроде вон того «тряпочного часового», так его свои же бойцы, если не в первых боях, то уж в лагере бы однозначно того… Упокоили бы или немцам выдали, а немцы, кстати напомнить, особо у пленных такую информацию выспрашивали и выявленных комиссаров, партийных, а также евреев сразу расстреливали. Ну, а если даже в плену их бойцы не выдали – можете не сомневаться, люди стоящие… А остальному, если по вашей специальности они не очень, уже в процессе подучите.
Почему тогда сразу, у лагеря, вперед не вышли, не обозначились? Так и это им в плюс – не дураки, не выяснив заранее, что и как мы с пленными делать будем и по каким критериям в изменники Родины определять, они о себе заявлять и не полезли. Да мы, к слову сказать, ни особистов, ни политруков из массы пленных и не выкликали пока, а сейчас вот выкликнем…
Как только Трофимов, воодушевленный нарисованными перспективами, отправился подбирать себе новых помощников, к Сергею подошел старшина Авдеев, ожидавший поблизости.
– Виноват, командир, прощенья просим. Это все из-за меня произошло, точнее, по глупости моей – не распознал вовремя эту гниду… Ко мне, как только прибыли и на отдых размещаться стали, медсестра новая, Марина, прибежала и к раненому командиру – Кузнецов его фамилия – позвала. Он совсем плох, еще утром раненую ногу сильно разбередил, по лагерю бегая, да и потом, в дороге, его растрясло, начался сильный жар, потеря сознания. Вот он и боялся, что вас не дождется, помрет, а попросить за своих бойцов не успеет… У него в роте три бойца были, нелюдимые и сложные в отношении советской власти, да и в лагере с немецкой администрацией они как-то тесно общались – не сотрудничали, нет, и на ту сторону не перешли, но на работы, опять же, добровольно вызывались, причем не по разу, а каждый день. По нашей ситуации, получается, если еще не изменники Родины, то уж точно добровольно сдавшиеся в плен, со всеми вытекающими. Но они, эти трое, ему натурально жизнь спасли: сначала его, раненого, с собой потащили, чтобы немцы на месте не добили, потом в лагере заботились и оберегали, а еще постоянно подкармливать пытались. Вот он и попросил, чтобы им, этим троим, когда проверять да оценивать будут, еще один шанс дали, чтобы, значит, не сразу расстрел или лагеря, а может, кровью искупить позволили… Или, если уж совсем никак, тогда чтобы им спасенную жизнь командира зачли и за это послабление, какое возможно, сделали… Душевный человек – ему помирать, а он о своих бойцах переживает… Ну вот, а я, пока вас не было, поперся сдуру к особисту этому, чернявому, его из их пары товарищ бригадный комиссар вроде как за старшего оставил. Да еще Марину с собой потащил, чтобы она особисту эту троицу показала. А вышло вон оно как… Очень плохо вышло. Особист тот сразу заявил, что мы изменников Родины покрываем и что он сейчас сам во всем разберется, а потом и начал Марину пытать, допрос ей устраивать… Ну, а я тут уже ничего сделать не смог… Извините, товарищ лейтенант, моя вина – не успел понять, что он за человек, натуру его говн… Виноват, натуру его сволочную вовремя понять не смог, а через это вон какие неприятности образовались…
– Ты, Павел Егорович, себя понапрасну не вини, – прервал покаянную речь старшины Сергей. – Ты ни по званию, ни по должности с этим напыщенным ублюдком тягаться не смог бы, да я этого от тебя и не ждал, у тебя совсем другие задачи были. И с этими задачами ты и так уже на разрыв – нужен мне одновременно в нескольких местах, да к тому же я тебе только что еще несколько новых привез, так что тебе и своих проблем за глаза хватит, их бы успеть решить. А ему, этому облеченному властью подонку, что одну Марину под трибунал и лагеря подводить, что тебя вместе с ней, что весь наш отряд – никакой разницы нет. Но я с Трофимовым уже все обговорил – не будет больше этой твари в отряде, с первой же оказией в тыл его отправим… Кстати, обрати внимание на то, как бригадный комиссар лихо ситуацию разрулил: и хамскую дурость своего подчиненного прекратил, и напряженность в отряде одним махом снял – вот с ним нам действительно повезло. Так что, повторяю, никакой твоей вины в эксцессах этого морального урода нет, а вот за то, что проявил инициативу и в мое отсутствие хотел просьбу Кузнецова решить, вот за это хвалю и благодарю, это ты молодец. Поэтому прекращай себя виноватить и слушай новые задачи – война на сегодня еще не закончилась.
Итак: сейчас организуй прием и учет новых трофеев; пленных канцеляристов, что мы привезли, разделить и под отдельную охрану; потом своим снайперам скажи – пусть готовятся на боевой выход, и ты, кстати, тоже готовься, мне там особо нужен будешь, а потом найди Петрова, с собой пяток его автоматчиков захватите и вместе подходите ко второму особисту – он вроде нормальный. Я сейчас раненых проведаю, потом тоже к вам подойду, и мы из пленных для выполнения особо важного и срочного задания добровольцев отбирать будем. Да, и Петрову скажи, чтобы он ящик с немецкой лагерной картотекой, что сейчас автоматчик в легковом вездеходе охраняет, с собой забрал и особисту передал. Вопросы есть? Нет? Тогда исполняй, Павел Егорович, времени в обрез.
Подходя к месту, где отдельно от остальных обустроили раненых и больных, Сергей невольно улыбнулся: война войной, а сердцу не прикажешь. Возле заранее оборудованных Авдеевым лежанок для раненых хлопотала Марина в компании отрядных санинструкторов, а возле нее, чуть поодаль и за кустами, переминался с ноги на ногу Кеша, он же Иннокентий Беляев, он же главный связист отряда, и, кажется, он же теперь ее самый главный воздыхатель, неотрывно следящий за девушкой печально-влюбленными глазами. Похоже, он, в полном соответствии с латинским значением своего имени, до сих пор так и не решился с ней заговорить. Причем, судя по легкой улыбке, время от времени пробегавшей по лицу Марины, она воздыхателя и все его нерешительные потуги отлично видела, и это ее, похоже, весьма забавляло.
Сергей чуть изменил маршрут, подошел к Беляеву сзади и тихо поинтересовался:
– Что, так и не решился подойти? Ничего, не переживай особо, чуть позже я вам с ней какое-нибудь общее дело найду, там и познакомитесь поближе. А сейчас дуй к особисту, скажи, я прислал, после чего поможешь ему в немецких документах разбираться.
Сам после того, как Кеша, полыхнув стеснительным румянцем и от волнения забыв уставной ответ – мальчишка еще зеленый, а не технический начсостав, – умчался, подошел к раненым.
– Как он?
– Плох, – печально и встревоженно ответила Марина, без слов догадавшись, о ком идет речь. – Значительно хуже, чем вчера вечером был – температура еще поднялась, от сильного жара и боли все чаще впадает в забытье, вот и сейчас без сознания. Боюсь, как бы уже сегодня не помер, пока до госпиталя доберется.
– Госпиталь прямо сейчас недоступен – если его днем везти, тогда любой пролетающий мимо немецкий самолет и его смерть приблизит, и сопровождающим не поздоровится. Попробую под вечер отправку организовать, а пока нужно думать, чем мы ему здесь и сейчас помочь можем… Ты наши медикаменты смотрела?
– Смотрела, и все, что нашла подходящего, ему уже дала, но… по-хорошему, ему надо бы как можно скорее раненую ногу вскрывать, осколок удалить, рану на всю глубину почистить, гной и некрозные ткани убрать – тогда, может, до госпиталя и дотянет.
– А ты это сможешь здесь и сама сделать? Ты же вроде в хирургии была?
– Ну, я ведь только медсестра, хоть и операционная… – Марина с сомнением покачала головой. – Хотя если другого выхода нет и больше некому, тогда делать нечего – буду вскрывать, при таких-то вариантах. Инструменты хирургические у вас в укладках я видела…
– Тогда нечего тянуть, бери своих помощников и действуй как можно скорее, а как закончишь, подходи к особисту – не к тому мерзавцу, не пугайся, ко второму, – там мне твоя помощь в осмотре пленных понадобится. И еще несколько вопросов у меня к тебе…
ebooksa