Муос

— А что ты думал? А если кому-то из них ночью нужна будет помощь?

Сестра Марфа хмыкнула и вышла из палатки.

Радист почти не спал. Больные не различали дня и ночи: их просьбы и капризы ночью только усилились.

Под утро умерла женщина-мутант. Ее тело вынесли. Утром обитатели монастыря сошлись на панихиду. Люди плакали, как будто для каждого из них она действительно была сестрой. Ни в Муосе, ни в Москве Радист не видел такого отношения к усопшим.

Умершую отпевал отец Тихон. Радист пристально смотрел на него, даже подошел поближе, надеясь, что священник досрочно снимет с него это невыносимое послушание. Ведь он добросовестно отбыл целые сутки.

Когда закончилась панихида и люди расходились, Радист специально не уходил, чтобы отец Тихон заметил его. Тот, собирая в ящичек кадило, церковные книги и прочие принадлежности, не подымая глаз, произнес слова, по смыслу которых Радист понял, что он обращается к нему:

— Что, хорошим себя считаешь? Думаешь, кучу добра сделал за сутки? Думаешь, теперь тебе эти несчастные должны? Нет, сын мой, это ты им должен!

Радист, не сдерживая обиды, воскликнул:

— Я ничего им не должен!

— Должен, еще как должен. Ты должник перед ними только за то, что ты не такой, как они. Ты молод, здоров, силен. Вот и отдавай им долги сполна. Когда на этом поприще станешь таким же — сможешь занять тут нары, и тебе будут должны другие. Таков закон любви. Тебе его еще долго постигать…

Отец Тихон развернулся и пошел к церковной палатке.

Радисту хотелось спать, он очень устал. Обида на отца Тихона за его слова и раздражение на себя за то, что он считал эти слова правильными, душили его. Он снова хотел уйти, только надо было найти для этого оправдание.

Он сидел возле палатки, уже не реагируя на крики и призывы о помощи больных. К нему подошла миловидная молодая женщина в платке. Она по-доброму улыбнулась и спросила:

— А ты — новенький санитар? Здравствуй, рада тебя видеть.

Она протянула Радисту руку, и тот, вставая с пола, поздоровался.

— Сестра Марфа рассказывала про тебя. У нее на тебя большие надежды. Говорит: «Этот не на один день пришел! Этот — наш будет!» Она мало про кого так говорит, поверь мне… А я — Анастасия Глинская, можно просто — Настя. Я — врач, на обход пришла… Ну, пошли, посмотрим?

Увидев врача, больные начали в один голос кричать и жаловаться, просили обезболивающего, просили вылечить, просили умертвить, а некоторые даже просили «отрезать то, что болит».

Настя как будто не слышала их. Она подходила к каждому, улыбалась все той же неподдельно доброй улыбкой, ласково говорила:

— Потерпи, миленький, потерпи еще немножко… О-о-о. Я ж тебе, солнышко, говорила, что заживет! Видишь — заживает… Так-так-так. С тобой, дружок, надо что-то делать. Придется тут ручку отрезать, чтоб гангрена не разошлась. Ну, ничего-ничего, без руки жить можно. Вон, на Михалыча посмотри: без рук без ног, а какой бодрячок!..

Радист вспомнил Мясника с Нейтральной. Он заметил, что после обхода Анастасии настроение у больных улучшилось, часа два его почти не беспокоили. Даже Михалыч, и тот начал улыбаться и пытался шутить, рассказывая какие-то несмешные истории.