Муос

Прямые переходы со станции вели в Университет Центра — бункер под руинами Белорусского университета, а также в единственную полноценную больницу Муоса и бункер термальной электростанции, обеспечивавшей электроэнергией большую часть метро. Тут же находились оружейные и швейные мастерские, а в запутанной системе хорошо охраняемых переходов были спрятаны научные лаборатории, кабинеты и жилища высших администраторов Центра. К «верхним помещениям» относился длинный подземный переход, некогда соединявший Площадь Независимости с одноименной станцией метро. Переход был расположен достаточно глубоко, поэтому уровень радиации здесь был не столь высок. Немудрено, что УЗ-8 и УЗ-9 с других станций мечтали попасть сюда.

По широкому переходу уновцы и ходоки прошли на Вокзал. Свое название это убежище получило от расположенного над ним здания Минского вокзала, железобетонные конструкции которого выдержали удар. В одном из помещений Вокзала располагался рынок. Когда-то здесь шла бойкая торговля прямо с велодрезин. Порой тут собиралось до десяти обозов. Сейчас же, кроме партизанской, стояла дрезина с Института Культуры и дрезина Центра, пришедшая с американским товаром, а также подтягивались с тележками ремесленники из ближайших мастерских.

Купчиха, зорко посматривая по сторонам, уже вовсю ругала чужой товар, пытаясь сбить цену. Она хватала арбалеты, брезгливо натягивала пружины, выискивала ржавчину или недовольно осматривала наконечники стрел, комментируя самым неожиданным образом.

Разочарованно махнув рукой, она пошла к дрезине, которую здесь называли «американской». Главным образом, тут продавались лампочки, провода и прочее электрооборудование. Вскоре уже можно было услышать, как Купчиха возмущается мутным стеклом и хлипкостью нити накаливания, а затем, тыркнув лампочку в специальное гнездо с подведенным электричеством, театрально кричит: «Это разве свет! В могиле светлее, чем от твоей лампочки!» Неожиданно она вернулась к торговцу арбалетами, который растерянно смотрел то на Купчиху, то на забракованный товар, и, положив ему ладонь на грудь, сказала: «Ну ладно, только ради твоих красивых синих глаз, куплю все эти железяки за две туши…»

Так продолжалось часа полтора. Купчиха буквально не давала открыть рот ни покупателям, ни продавцам, бракуя их товар и расхваливая свой. Хотя они видели ее не первый раз, перед таким напором устоять было трудно. Ее льстивые речи словно ослепляли всех и заставляли забыть о невыгодности сделки.

Одним словом, у нее был талант. Большую часть товара Купчиха обменяла уже в первый день торговли.

Их поселили в гостиницу — оказывается, в метрополии было и такое. Правда, гостиница подозрительно напоминала бывший общественный туалет, на что указывали полуобвалившаяся плитка на стенах и неаккуратно обрезанные канализационные и водопроводные трубы. Но размер заведения внушал невольное уважение к предшественникам, даже сортиры строившим с таким размахом.

Здесь тоже был сделан настил для второго уровня, а оба «этажа» разбиты деревянными перегородками на «номера». Номера оказались тесными, но зато перегородки и двери были оклеены бумагой, поэтому щелей и дыр практически не наблюдалось.

В гостинице они рассчитывали провести только одну ночь, но в силу сложившихся обстоятельств прожили здесь, томимые безделием, почти неделю. Радисту и Светлане с Майкой посчастливилось занять угловой номер второго этажа. Здесь почти весь пол покрывал шикарный матрас, сшитый из лесовой мешковины и набитый мелким песком. В стоимость номера входили даже одеяло и подушки, еще довоенные, из какого-то синтетического материала.

Поначалу уновцы грубо подшучивали над Радистом по поводу его отношений со Светланой, которая, кстати, была старше его почти на три года. Но Дехтер, как ни странно, этих шуток не одобрял. Поэтому, чтобы не раздражать командира, бойцы через некоторое время оставили парочку в покое.

Ходоков чужие отношения вообще не интересовали. В условиях скученности партизанских лагерей, когда интимная жизнь происходила чуть ли не на виду половины лагеря, к этому относились крайне просто. Радист первое время смущался и сердился на двусмысленности бойцов, но постепенно принял равнодушие Светланы как единственно возможную реакцию.

Оружие у ходоков и уновцев не отобрали, но на всякий случай выставили стражу из трех солдат УЗ-6 и не разрешали покидать гостиницу больше чем по трое. Когда наступала очередь Радиста и Светланы пошататься по станции, они брали с собой Майку и ходили смотреть местные достопримечательности, которых, впрочем, было немного.

Проходя по коридору, соединявшему станцию с одним из убежищ, они столкнулись со страшной процессией. Возглавлял ее офицер, за ним следовало шесть кошмарных голых существ. Они имели отвратительную кожу — толстую, морщинистую, слизистую, темно-серого цвета. У всех были какие-то отклонения: у двоих — большие, шире плеч, головы. У одного на лице — не меньше десятка глаз. Третий семенил на шести конечностях, как насекомое. Еще двое с какими-то уродствами тащили третьего — явно больного. По бокам шли солдаты, вооруженные копьями и арбалетами. Один из солдат наотмашь ударил древком копья существо, тащившее сотоварища:

— Живее, тварь!

От удара существо гортанно завыло. Из пасти у него потекли слюни.

Светлана, увидев процессию, быстро подняла Майку на руки и прижала ее лицом к плечу, чтоб та не смотрела. Радист, пораженный, застыл на месте. Офицер, проходя, грубо толкнул его пятерней, чуть не опрокинув на пол:

— Ну, чего пялишься?

Процессия прошла и скрылась за поворотом коридора. Радист все глядел ей вслед. Он многое увидел в Муосе, но это, пожалуй, было самым отвратительным. Светлана взяла его за руку и с болью в голосе сказала:

— Это морлоки…

Радист молчал. Только спустя некоторое время до него дошло, что Светлана что-то сказала.