Кружевное убийство

22
18
20
22
24
26
28
30

Снежана все еще топталась в нерешительности, и он первым поднялся на крыльцо, распахнул дверь и вопросительно посмотрел на мужика в камуфляже. Тот понял взгляд правильно.

– Да, это я закрыл, не оставлять же дом раззявленным. Тут, чего с первого раза не вынесли, со второго умыкнут.

– А что, у вас это норма?

– Нет, что вы. – Мужик, кажется, Роман Юрьевич, замахал руками. – У нас место тихое, спокойное. Люди все живут приличные. Кто «из старых», те с воспитанием, а кто из «новых», так те с понятиями.

– А сами вы из каких?

– Что, не по рангу мне в таком месте жить? – Мужик вдруг усмехнулся, словно оскалился. – Честно признаю: да, не по рангу. Но у меня тесть был – большая шишка. Дача от него в наследство жене моей осталась, сейчас тоже покойнице, а уж потом и мне. Дети в Москве, так что я тут и зимую. Город не люблю, задыхаюсь я в нем. А тут и воздух, и раздолье, и все при деле: то печку натопить, то за соседскими домами приглядеть. Вот, правда, за вашим, Снежаночка, домом недоглядел, каюсь.

Зимин перешагнул наконец порог, оказался в небольшой, но уютной прихожей и огляделся, пытаясь сориентироваться на местности. Так, налево кухня, направо гостиная, слева по коридору еще две комнаты, похоже, небольшие, и справа одна. Из прихожей лестница наверх, видимо, на тот самый чердак.

В доме было тепло, значит, отопление тут не печное.

– Папа обустроил батареи водяные, они от газового котла нагреваются. Тепло круглый год, – ответила на заданный им вопрос Снежана. – Мы зимой хоть и нечасто, но ездим сюда с мамой. Она любит по зимнему лесу гулять.

Вокруг действительно царил описанный соседом кавардак. Искали что-то явно не в спешке, а методично: не открытым не остался ни один, даже самый маленький ящик. Поднятые диваны, из которых выброшен нехитрый домашний скарб, при этом сочетались с нетронутой горкой буфета со стоящими аккуратными рядами рюмками, фужерами и стаканами. Большая жестяная коробка из-под датского печенья, в которой Снежана хранила пуговицы, нитки и иголки, оказалась выпотрошенной, а маленькая шкатулка с таблетками – нетронутой.

– Странно, визитеры даже не проверили, нет ли там украшений, – пробормотала Снежана. – Это довольно старинная шкатулка, ее можно было бы продать, но, в отличие от жестянки, она воров не заинтересовала.

По комнатам она передвигалась брезгливо, высоко задирая ноги. Зимину внезапно стало ее жалко, хотя с годами он привык осматривать место происшествия без излишней сентиментальности. У следователей, как и у врачей, есть свое кладбище, а цинизм – способ выжить и не выгореть, не более.

– Посмотрите, что именно пропало, – попросил он Снежану.

Та послушно начала озираться по сторонам. Прошла по всем комнатам, беззвучно шевеля губами, и вернулась в гостиную, с которой начала поиски.

– А вы знаете, Михаил Евгеньевич, ничего не пропало, – наконец сказала она. – Понимаю, это очень странно звучит. Но все, что могло представлять хотя бы минимальную ценность, на месте.

– Может быть, вы что-то не заметили? Представьте, что сюда залезли за тем, что, с вашей точки зрения, никакой ценности не представляет. Альбомы, журналы, книги, тетради, бумаги.

– Нет, – сказала Снежана, добросовестно обойдя дом еще раз. – Да и ничего из вами перечисленного здесь нет. Семейные альбомы мы храним в городской квартире. Никаких тетрадей и дневников у родителей никогда не водилось. Это действительно всегда была просто дача. Папа иногда здесь работал, но все его бумаги после того, как мы перестали иметь отношение к фирме, мама выбросила. Да они никому и не интересны спустя десять лет.

– А на чердаке что?

– Мои старые игрушки, – улыбнулась Снежана, – я никогда не соглашалась их выкинуть. Старое постельное белье, которое еще вполне может сгодиться на тряпки. Все, что больше не используется, но выбросить рука не поднимается. Кажется, даже папина старая дубленка до сих пор там.

– Пойдемте посмотрим.