— Нужна марля и холодные компрессы, — крикнула я, махнув над головой, чтобы привлечь внимание.
Снаружи железнодорожные рабочие выводили пассажиров по насыпи. Уцелевшие помогали друг другу перелезать через кресла и выбираться сквозь разбитые окна. Неподалеку от меня мужчина в посеревшем от пыли костюме колотил по дверям стальным шестом — кажется, поручнем, слетевшим при крушении.
— Если можете двигаться, идите сюда, — крикнул спасатель, светя фонариком.
Выжившие, спотыкаясь, поползли к нему сквозь искореженный вагон. Они хватались за стену, бессильно висели друг на друге.
Спасатель протянул руку, помогая им выбраться. Люди вываливались из окна и оторопело брели вдоль насыпи на ту сторону, где спасатели раздавали одеяла и кофе.
— Ты ведь меня не бросишь?! — в панике взвизгнула девочка.
— Не брошу. Успокойся. С тобой все будет хорошо.
— Неправда! — завопила пожилая женщина неподалеку, придавленная к креслу куском железа. — Мы все здесь умрем!
— Никто больше не умрет! — строго рявкнула я.
Вот только истерик нам не хватало.
— Выбирайтесь из поезда, — велел мне подоспевший спасатель. Он проверил, не забиты ли у девочки дыхательные пути, и кивком указал на мою ссадину. — Надо обработать и ваши раны тоже.
— Я обещала ее не бросать. Чем помочь?
Он пожал плечами и шепнул:
— Успокойте ее, что ли. Поговорите с ней.
Светская болтовня отнюдь не мой конек; никогда я не умела общаться с девочками-подростками, даже когда сама была им ровесницей.
— Ты какую музыку любишь? — спросила я.
Наверное, самая безопасная тема.
— Классику в основном… — Та скривилась от боли. — Обожаю фортепиано. В феврале у меня прослушивание в Джульярдской школе[1].
— Ты, наверное, очень талантливая…
Я отвернулась, чтобы по моему лицу девочка не поняла лишнего. Сама она еще ни о чем не догадывалась.