Дамы были очень польщены любезностью генерала, но Марья Викторовна чувствовала себя нехорошо и с трудом улыбнулась. Все видели, что она почему-то была в этот день какая-то серая, причем то тут, то там у нее выступали пятна на лице, и два раза она выходила во время обеда из-за стола. Дамы переглядывались, а Семенов сидел как на иголках и с нетерпением ожидал окончания обеда. Вечером предполагался в офицерском собрании бал, и генерал заранее пригласил Марью Викторовну на все мазурки. Она не сумела отказаться, но на бал так и не пошла. Ей было не по себе. После обеда Семенова усадили в карты, его невеста простилась с хозяйкой и незаметно для других ушла. Поздно вечером к ней прибежал Семенов, одетый в парадную форму, чтобы проводить ее на бал, но она отказалась.
— Да что с тобой? — спросил ее поручик. — Ты сегодня какая-то вялая... Больна, что ли?
Она опустила голову и глубоко вздохнула.
— Да, — отвечала она. — Мне нездоровится.
— Что же именно?
— Поскорее бы свадьба... Я беременна... Стыдно.
— Какая неприятность! — забормотал он. — Какая неприятность! И как это не вовремя!
Она подняла глаза и виновато посмотрела на него. Слезы покатились у нее по щекам.
— Давай повенчаемся! — сказала она. — Через неделю уже пост, венчать не станут до рождества, а с каждым днем будет все заметнее и заметнее!.. Повенчаемся, голубчик!
— А где деньги на реверс? — спросил он у нее.
— А сколько еще не хватает?
— Свыше пятисот... Ты ведь знаешь, какой формалист наш полковник! Одной копейки не уступит!
Эта цифра ее ошеломила. До поста оставалась какая-нибудь неделя, а таких денег скоро не достанешь и не заработаешь. Она уже с месяц подозревала свое положение, но все еще была не уверена и боялась понапрасну тревожить Семенова. Но сегодня за обедом, когда внесли жареную индейку и Марью Викторовну стошнило от одного только запаха ее, она поняла, что нечего уже обманывать и себя, и своего жениха и что со своим положением теперь нужно считаться. Она видела, как перемигивались батарейные дамы, понимала, что это на ее счет, и ей представлялся весь ужас ее положения, когда все станет очевидным и ничего уже не скроешь... Несомненно, ей откажут от уроков, и она лишится и того заработка, который имеет, и свадьба отложится еще на более неопределенный срок. Теперь она невеста, перед нею щелкают шпорами, за ее здоровье пьют шампанское и целуют ее руку, а тогда она будет уже офицерской любовницей, и те, кто теперь ей ласково улыбается, первые же бросят в нее камень... Ах, зачем все это случилось? И зачем существует эта необходимость вносить куда-то какую-то сумму денег, точно этим можно уничтожить закон природы, точно быть женатым и иметь семью составляет право только одних богатых!
Семенов ушел в собрание, а она села у стола и стала думать... Теперь ее будут все презирать, если она не выйдет замуж... Несомненно, это также повредит на службе и ее жениху...
— Боже мой! — воскликнула она и сложила руки ладонями вместе. — Что делать? Что теперь делать?
Она зарабатывала до сорока рублей в месяц, из которых десять рублей уплачивала за квартиру, десять в реверс, десять за прокат рояля и только десять рублей тратила на себя. Конечно, она виновата во всем! Если бы она не дозволила себе лишней роскоши иметь рояль, то теперь в реверсе было бы на шестьдесят рублей больше, а это как бы теперь пригодилось!
— Откажусь, непременно откажусь... — шептала она.— Завтра же пойду в магазин и попрошу, чтобы рояль взяли обратно!
Завтра ее комната опустеет. Войдут в нее мужики, нагрязнят в ней своими сапогами и надолго выстудят ее. Но это ничего. Бог даст, она выйдет замуж, и года через два, когда Семенову исполнится двадцать восемь лет и им возвратят реверс обратно, они приобретут себе рояль. И у нее будет свой собственный инструмент, который она будет беречь, любить и заботливо обходиться с ним...
«Что стоит такой рояль? — подумала она. — Должно быть, рублей девятьсот...»
Девятьсот рублей!