Кингчесс

22
18
20
22
24
26
28
30

— Шнеерзон моя фамилия.

— Да, вы наш человек, но вы излишне эмоциональны. Товарищ Мартов, это ваш протеже?

— Нет, это мой, Владимир Ильич, — сказал Троцкий. Очень умный и верный нашему делу человек.

— Я не сомневаюсь, но зачем этот цирк с беспочвенными обвинениями. Мы состоим в единой партии и готовы сражаться вместе и до конца, но концепция товарища Мартова не устраивает меня, как человека, не верящего в добрые пожелания и совесть других. А слова товарища Шнеерзона меня, как нельзя, устраивают, он прав, среди нас могут оказаться предатели, с которыми нам предстоит нещадно бороться. Какой ваш псевдоним, товарищ Шнеерзон?

— Углев, Владимир Ильич.

— Углев? Весьма неплохо, даже, я бы сказал, что это весьма пролетарская фамилия. И похожи вы больше на кавказца, чем на еврея. Но мы отвлеклись, товарищи.

Ленин встал и, не обращая больше внимания на Шнеерзона, начал с места говорить, с жаром, сопровождая свою речь потрясанием правой руки со сжатым кулаком, и немного картавя.

— Товарищи! Мы все уже слышали об убийстве эрцгерцога Франца Фердинанда. На носу империалистическая война. Я не сомневаюсь, что Россия ввяжется в неё и даже сама развяжет войну, объявив мобилизацию. Ведь ей так жалко сербов и черногорцев.

— А потому, я вношу в регламент нашей конференции предложение обсудить действия нашей партии, в связи с мировым пожаром войны. Прошу выдвигать свои идеи.

Юлий Осипович Мартов, поправив на лице очки, благосклонно кивнул и понимающе улыбнувшись, разрешил уйти с кафедры закончившему свою речь Шнеерзону. Он выполнил свою задачу и успешно выступил на конференции, обратив на себя внимание, что им и было нужно.

— Молодец! — хлопнул его по плечу Троцкий. — Хвалю, сразу видно, кто твой учитель. Нам сейчас нужно смотреть, кто окажется прав и у кого будет больше силы, на того и поставим! Но до этого пока ещё далеко, хотя я уже слышу шелест наших победных знамён, под которыми содрогается вся русская земля. Мы разрушим старый мир и выкинем из него все эти ошмётки никому уже не нужной старины. А на его месте создадим свой, новый, чудный и дивный мир. Зажжём огонь революции по всему миру, и он падёт к нашим ногам, как спелая груша. Держись за меня, Лёня, и всё будет отлично. Верь мне! Верь!

* * *

Очередное закрытое совещание правительства Британской империи имело целью рассмотрение текущих дел. То, что оно не стало экстренным, просто наложилось на штатное расписание. Присутствовали все профильные министры, во главе с премьер-министром Британской империи графом Гербертом Асквитом, он же его и начал.

— Господа, сегодня наше заседание является в высшей степени важным. По вашим глазам видно, что это понимают все. Не буду скрывать, то, что сейчас происходит, не поддаётся никакому объяснению. Логическому, я имею ввиду. Вчера был убит эрцгерцог Франц Фердинанд, его убийца некто Драган Жуткович, он черногорец. Его допрашивают, информация к нам поступает, но пока всё, что мы смогли выяснить, это то, что он принадлежит к сербской националистической организации «Чёрная рука».

— Опять Иоанн Тёмный? — спросил министр по делам колоний.

— Спокойно, Уинстон, не надо упоминать эту чёрную мерзость по любому поводу, он не имеет никакого отношения к этому факту. У него не хватит ни возможностей, ни ума, чтобы организовать проведение такой операции. К тому же, а зачем это ему? В чём его выгода? Поэтому перестаньте высказывать свои домыслы вслух.

Министр по делам колоний Уинстон Черчилль предпочёл промолчать, хотя некоторые предположения у него уже имелись, но не обязательно их озвучивать перед всеми. Он единственный, кто из присутствующих здесь общался с Мамбой, и при этом выжил. Отчего и понимал некоторый ход мыслей чёрного вождя, примерно, конечно.

Как это было ни странно, но Черчилль не испытывал к Иоанну Тёмному ни ненависти, ни презрения. Он просто уважал его, как властную фигуру, пытающуюся создать своё государство, и который всеми силами тянул туда своих диких и тупых подданных, желая улучшить их жизнь впоследствии.

— Господа, — продолжил тем временем премьер-министр, — прошу высказывать свои предположения и вносить предложения по реагированию на этот беспрецедентный случай. Я полагаю, мы первым дадим слово начальнику имперского Генерального штаба фельдмаршалу Уильяму Николсону. Прошу вас, барон.

Высокий симпатичный англичанин, с умным лицом, подошел к кафедре и занял место за ней. Положив на кафедру пухлую папку, битком набитую бумагами, он приготовился отвечать на многочисленные вопросы, пусть и самые каверзные.

— Сэр, прошу вас начать не с этого вопиющего случая, а с положения дел на Цейлоне и Индии.