— Какая, на хрен, еда? — возмутился Кийко. — Это ж человеческие трупы!
— Да, мясо, — заулыбался и закивал своей башкой Мундалабай, обрадованный, что мы его поняли, — много мяса. Надо разделать или мясо испортится.
— Ты что, их жрать собрался?! — спросил я, махнув рукой в сторону трупов.
— Мясо. Много мясо. Можно жить две луны. Если не разделать — испортится. Можно жить неделя. Потом мясо вонять.
— Твою мать… — вздохнул Кийко.
— Не трогай трупы! — приказал я.
— Но мясо испортится… — попытался гнуть свою линию Мундалабай.
— Мы не будем есть человечину!
— Мундалабай будет, — пожал плечами бывший раб. Мол, подумаешь, какие нежные — мне больше достанется.
— Ты тоже не должен есть человечину, — сказал я.
— Почему? — поинтересовался Мундалабай.
— Это ж трупы! Человеческие трупы! — воскликнул Кийко.
— А что можно есть? — спросил Мундалабай.
— Овощи, хлеб, — как несмышленому ребенку начал пояснять я.
— Мясо?
— Можно, — кивнул я, — но мясо животных — зайцев, оленей, свиней…
— А почему это мясо плохой? — спросил Мундалабай, указывая на трупы маров.
— Да потому что мы их пристрелили! Это же живые люди были! — возмутился Кийко.
— Заяц, олень, свинья тоже живой был. Мы убить и съесть, — продолжал упрямиться Мундалабай, — почему их можно, а мертвый человек нельзя?
— Господи, — тяжело вздохнул я, — из какой ты дыры-то прибыл?