— Лучше петь, чем делать подобное, верно? — упрямо ответила она, краснея. Хотя ведь она не любит проигрывать. — Покаяться за слова человек может когда угодно, и лучше раньше, чем позже. А вот деяние своё уже не изменит. И как по мне, пусть лучше поёт музыку греховную, чем этот грех творит. Пробует наркотики или делает плохо людям. Слова можно исправить, а деяния уже будут сделаны.
— То есть говори что хочешь, но не делай?
— Не будем ударяться в крайности, Эрнест, — улыбнулась она. — Идёмте.
Опровергая мои опасения, следующая песня была вполне себе нормальной. Я бы даже сказал, хорошей. В ретро стиле три девушки пели очень интересную песню, щёлкая пальцами в такт под аккомпанемент трубы, пианино и виолончели. Под эту песню мы заняли место у барной стойки.
— Такие песни очень часто звучат здесь. Честно сказать, я сама не ожидала… такого рока…
— Это хэви-метал.
— Да, хэви-метал… Святой Свет не поощряет такие песни, но…
— Вы не хотите сразу обвинять человека в том, что он погряз в грехе?
— Я уже говорила, не всё так плохо, как кажется, хотя я попрошу святого отца поговорить с ним. Такая музыка развращает душу и постепенно разрушает её. Особенно такой текст. Он наш прихожанин, к тому же, посещает каждую утреннюю молитву в храме. А тут… такое…
— Но всё равно. Почему монахиня посещает такое место?
— Потому что мне нравится живое пение. Мне кажется, что я становлюсь чуть чище, когда слышу такие песни.
— Как эта? — кивнул я на поющих девушек.
— Да, как эта. К тому же, ещё до того, как я уверовала в Святой Свет, сама играла в небольшой группе.
— О как. И кем?
— Я была гитаристкой. Мы пели не такие песни, скорее в жанре поп.
— И вы…
— Иногда играю здесь, — улыбнулась она.
— Да вы многогранная личность, — уважительно кивнул я. — Любите танцевать, любите играть. Ещё и монахиня.
— Да будет вам, — отмахнулась она со смехом. — Я просто люблю музыку, а монахиней стала потом. Да, я изменилась внутри и снаружи, но моя любовь к музыке осталась. Это словно голос души.
— Мне страшно представить, что за душа у того парня.