— Это вы путаете! — прорычал Костюк. — Можете приехать и убедиться!
— Не забывайся, полковник! — возник в рации напряженный голос курирующего замминистра. — По снайперам я дам команду проверить! А пока ни шагу назад. К вам скоро прибудет подкрепление!
— Прошу добро на применение оружия в отношении боевиков «Правого сектора»! — выслушав сентенцию начальника, заиграл желваками Костюк. — Они в первых рядах восставших и безнаказанно увечат личный состав, делая наших бойцов калеками.
— Запрещаю! — взвился до визга генерал. — Никакой стрельбы! Это приказ Самого! Ты меня понял?!
— Понял, — ответил Костюк, выключая связь. И скрипнул зубами: — «Мудила».
— А что за подкрепление? — поинтересовался стоявший рядом, нервно сосущий сигарету Шубин. — Наши вроде все здесь, — кивнул в сторону вновь начавшегося шума.
— Пришлют каких-нибудь пацанов из внутренних войск, — хмуро бросил командир. И протянул к майору руку. — Дай зобнуть*.
Замминистра не обманул. Спустя полчаса у здания остановились два с тонированными стеклами «Богдана»* и передвижной водомет, а старший, толстый подполковник, доложил о прибытии.
— Контрактники? — спросил Костюк, глядя на строящуюся у автобусов со щитами в руках и бронежилетах роту.
— Только командиры взводов и отделений, — испуганно озираясь, сглотнул толстяк. — Остальные последнего призыва.
— Вы бы еще младенцев привезли, твою мать! — выругался Костюк. — Садовник, Шубин, принимайте пополнение и вперед! Смените бойцов Абисова.
Всю ночь атаки майдановцев на спецназ не прекращались (тот горел, умывался кровью, но стоял), а к утру, потеснив «Беркут», боевики «Правого сектора» захватили автобусы с водометом внутренних войск, тут же превратив машины в пылающие факелы. Статистика утра была еще печальнее. Число убитых при столкновениях на майдане выросло до сотни, из них в бюро судмедэкспертизы доставили шестьдесят семь тел гражданских, многие из которых были подстрелены с высоток неизвестными снайперами. К этому времени ряды киевского «Беркута» значительно поредели. Несколько бойцов были убиты прицельными выстрелами в спины, еще десяток получили множественные переломы и увечья, а оставшиеся напоминали видом гладиаторов, сражающихся кому-то на потеху. Их щиты опускались все ниже, руки с дубинками затекли от ударов, защитная «черепаха» едва держалась.
В один из таких моментов к бойцам-правосекам прибыло свежее подкрепление.
Прямо перед Шубиным, вращая над головой гудящей цепью с шипованным шаром на конце, из рядов атакующих выскочил здоровенный малый и с криком «москалив на ножи!» обрушил его на голову стоящего плечо в плечо с майором сержанта Мити Васнецова. Не выдержав удара, шлем спецназовца треснул, а Митя, ойкнув, повалился назад, забрызгав товарищей мозгами с кровью.
— Ах ты ж, гад! — взвыл от отчаяния майор и, сделав стремительный выпад, перебил нападавшему горло дубинкой.
— Сотныка, сотныка Олеся вбылы!!! — отхлынула в этом месте толпа назад, а потом Шубина что-то ударило в плечо, и вверху закружилось небо. С летящими вниз черными хлопьями и хвостами дыма.
Очнулся он в просторной с белым потолком и запахом лекарств комнате. В ней, хрипя и стеная, на кроватях лежал еще десяток раненых.
— Где я? — спросил у подошедшей женщины в белом халате.
— На Оболони, в больнице, — нагнувшись, женщина поднесла к губам майора поилку. — Вот, глотните и молчите. Вам нельзя разговаривать.
— А мои ребята где? — утолив жар в груди, прошептал Шубин спекшимися губами.