Полнолуние

— Ну да, в отцов все и упирается, — задумчиво пробормотал Лунин и тут же с любопытством повернулся к оперативнику: — Вадик, ты представляешь, у тебя свои дети будут?

— Стараюсь об этом не думать, — усмехнулся оперативник, — берегу нервы. Подойдет время, конечно, будут. И что?

— Думаешь, они тебе всю правду расскажут? Особенно когда такими станут, с тебя ростом.

— Куда они денутся с подводной лодки? — уверенно заявил Зубарев. — У меня уже все продумано. Узнал, что отца дурит, — сразу ремнем по заднице. Разок ее раздует, так что штаны налезать не будут, вмиг врать отучится.

— Радикально, — вздохнул Лунин, — не уверен, что эффективно, но радикально, это точно. В Швеции тебя бы родительских прав лишили, причем заранее, еще до рождения ребенка.

— Ну мы, слава богу, не в Швеции, — усмехнулся Вадим. — А что, у тебя есть другие идеи?

— Пока нет, — признался Илья.

— Ну что, господа, — раздался голос неслышно подошедшего сзади Колычева, — что с пацаненком решим? Уж больно он убедительную историю рассказал.

История, рассказанная Димой Борискиным, и впрямь звучала вполне правдоподобно. Встречаться с Алиной он начал около года назад. Тогда же, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, они решили сидеть за разными партами. Действительно, трудно себя ничем не выдать, постоянно находясь буквально в нескольких сантиметрах от объекта своего обожания. Почему скрывали? А какие были варианты? Отец Алины был твердо убежден, что, во-первых, его дочери в принципе рано заводить какие-то отношения с лицами противоположного пола, а во-вторых, даже если когда-то и настанет тот день, когда Алина представит ему своего жениха, то это точно не будет парень из их поселка. Оба пункта имели солидный багаж предоставленных Аркадием Викторовичем логических обоснований, из которых самым весомым было сказанное жестким, не предполагающим возражений тоном: «Я так сказал!» Обременять своего отца излишней информацией Дима тоже не торопился, прежде всего, потому, что характер данной информации, по мнению подростка, вовсе не предполагал какого-либо обсуждения на семейном совете. Да и потом, Дима знал, что его отец Кноля откровенно побаивается и мечтает лишь об одном: спокойно доработать остающиеся ему месяцы и выйти на пенсию.

— Ничего ты, пацан, в карьерном росте не смыслишь, — прокомментировал слушавший рассказ подростка Зубарев, — породниться с шефом — это прямой путь к счастливой жизни и материальному благополучию. Кем бы тогда у вас отцы стали? Кумовья?

— Сваты, — подсказал сидящий на стуле в углу кабинета Колычев.

— Точно, сваты, — подхватил Вадим, — а сват свату глаз не выколет!

После того как обсуждение темы потенциального родства с начальником исправительной колонии было исчерпано, Дима продолжил свое повествование.

В тот день, тридцатого октября, Алина пришла к нему домой в первой половине дня, еще не было и одиннадцати. Примерно три часа они провели, не выходя из комнаты, после чего Алина пошла принимать душ, а Дима, намотав полотенце на бедра, отправился на кухню ставить чайник и делать бутерброды.

— Меня после этого дела тоже всегда на жор пробивает, — мечтательно улыбнулся Вадим, но, заметив недовольный взгляд Лунина, торопливо махнул рукой Борискину: — Продолжай, не отвлекайся!

После того как Алина ушла, а было это примерно в половине третьего, он отправился в ванную комнату, чтобы проверить, не осталось ли там каких-либо Алининых следов пребывания.

— Мало ли, волос длинный мог выпасть, к ванне прилипнуть, — объяснил Борискин, — отец, если увидит, сразу догадается.

— Молодец пацан, с юных лет следы заметать умеет, — восхитился Зубарев, — прирожденный уголовник.

Там, в ванной, на полке перед зеркалом Дима и обнаружил ту самую манжету. Яркую, красно-желто-зеленую, ту самую, с которой Алина никогда не расставалась.

— Цвета Ямайки, — вспомнил вдруг Лунин.