Аффект

Уилсон повиновался и сунул руку в карман, словно обжёгшись.

– Я хотел сказать тебе только одно: наш отдел считает, что это дело должно быть закрыто без всякого шума, если вашему департаменту необходимо засадить кого-нибудь за решетку, для отвода глаз, ты знаешь как это делается.

– А почему вы думаете, что мне есть какое-то дело до пожеланий вашего поганого отдела? Если хотите сообщить мне что-то в связи с расследованием убийства Пола Уокера, сделайте это официальным путем. И не ходи больше за мной по пятам, Уилсон. Никогда.

Я села в машину, дождалась просвета в потоке автомобилей и отъехала от тротуара. Уилсон смотрел мне вслед. Он видел, как я развернулась и вскоре въехала в ворота своего дома. Он сделал несколько глубоких выдохов, а когда это не помогло, изо всех сил пнул ногой покрышку своего автомобиля.

Уилсону было ненавистно то, что ему приходилось делать, а ещё более ненавистно сознание того, что ему никогда не одержать надо мной верх.

Я медленно ехала по подъездной аллее к внушительному особняку – нашему с Гейбом дому. Внутри у меня все кипело. «Что за чертова работа! – думала я. – Нигде от нее нет спасения – даже на пороге собственного дома! А что касается Уилсона, то он явно сказал далеко не все. Умолчал о чем-то важном, что напрямую связано с отделом внутренних расследований».

Необходимо было взять себя в руки и успокоиться. Уж слишком я разозлилась на Уилсона за то, что он посмел мне указывать. А сейчас очень важно понять, что же он пытался сказать, на что намекал. И еще важнее – вычислить то, что он оставил за скобками.

Я бросила машину прямо перед подъездом, взяла с сиденья свою сумку с папками и уже поднялась до середины крыльца, как вдруг замерла на месте. Постояв пару секунд, я с силой вытолкнула воздух из груди, решительно повернулась и села на ступеньку.

«Пора попробовать что-нибудь новенькое, – решила я. – Например, спокойно посидеть на крыльце, наслаждаясь замечательным летним днём, полюбоваться на деревья и кусты вокруг лужайки и прозрачное высокое небо».

Я жила здесь уже больше года, но редко, очень редко находила возможность, как следует рассмотреть все это великолепие. Дом представлял собой грандиозное сооружение с башнями, башенками, галереями, балконами и огромным количеством сияющих стеклом окон самой разной формы – стрельчатых, круглых, обычных. Это был подлинный гимн изысканному вкусу, богатству и стильному комфорту. Бесчисленные комнаты ломились от старинной мебели, фарфора, произведений искусства, здесь были предусмотрены все мыслимые удобства, о которых только можно мечтать.

Однако город все равно был здесь, рядом, как злая голодная собака, которая рыщет вокруг и вынюхивает, чем бы поживиться. Я подумала, что в этом, наверное, частично заключается двойственность натуры Гейба – да, пожалуй, и моей собственной.

Гейб отгородился от своего прошлого богатством и властью, которую он дает, я – своим полицейским жетоном. И мы оба были готовы на все, чтобы только это прошлое нас не настигло. Иногда мне кажется чудо, что, несмотря ни на что, нам удалось остаться нормальными людьми и даже создать семью.

Как бы то ни было, сейчас я сидела на ступеньках крыльца, любовалась распускающейся листвой, пытаясь вытравить из сердца всю гадость, которая накопилась там за начало дня.

Наконец я увидела, как в медленно раздвинувшиеся ворота въехал длинный черный лимузин и бесшумно подъехал к дому. Задняя дверца открылась, и оттуда вышел Гейб. Они с шофером обменялись несколькими словами, и машина отъехала, а Гейб направился к дому, не сводя с меня глаз.

Никто и никогда не смотрел на меня так, как он. Его взгляд словно говорил: ты для меня одна на этом свете, и больше никого не существует. И сколько бы раз я ни ловила на себе этот долгий пристальный взгляд, мое сердце неизменно начинало биться в учащенном ритме.

Гейб уселся возле меня, поставив свой кейс рядом, и широко расставил ноги.

– Привет! – сказала я.

– Привет! Хороший день, совсем необычно видеть тебя дома в обед.

– Да, я полна сюрпризов, и цветы красивые.

– Ага. Летнее обновление. Звучит банально, но весьма точно, как и любое клише. – Он провел рукой по своим волосам. – Что делаешь?