Когда Георгий Константинович ознакомился с предлагаемым планом наступления, привезенным фельдъегерем из Ставки, он не выдержал и громко выругался.
– Что, совсем бред? – тихонько спросил сидевший тут же начальник штаба Ленинградского фронта генерал-лейтенант Хозин.
– На, сам почитай! – зло бросил ему Жуков. Тот аккуратно взял документ и углубился в чтение. Закончив, покачал головой и вздохнул:
– Действительно бред…
– Да не-ет, – с сожалением протянул Жуков. – Задумано блестяще.
– То есть? – удивился Хозин. Жуков с сожалением покосился на него. Он таскал за собой Михаила Семеновича еще с Резервного фронта и прекрасно знал, что как командир тот, мягко скажем, не очень. Как штабник – ничего, исполнителен, если, конечно, воли не давать (пьет и бабник…). А вот оценить тактическое решение, уловить нужный момент для нанесения или наращивания удара, вовремя сманеврировать – нет, это не его. Вот и сейчас отреагировал вполне предсказуемо. Не понял. А раз не понял – значит, бред. Да-да, не разобрался и понял, что бред, а наоборот: раз не разобрался – значит бред.
– Ну, сам посуди, – с некоторым сожалением от осознания того, что совершает почти бесполезное дело, начал Георгий Константинович, – немцы бьют нас в хвост и в гриву в первую очередь из-за своей высочайшей организованности, великолепного взаимодействия между родами войск и видами вооруженных сил, а также отличной мобильности. Против этого даже то, что мы превосходим их в численности, – не помогает[87]. И все наши попытки ударить, создав большой локальный перевес, насытив войска на каком-то участке большим количеством стволов артиллерии и танков, практически всегда заканчивались неудачей и дальнейшим отходом.
– Нет, но Мгу-то мы…
– Чудом, Михаил Семенович, чудом, – вздохнул Жуков. – И удерживаем тоже чудом. Или, вернее, большой кровью. Сам видишь, ни одна наша наступательная операция после Мги не принесла никакого внятного результата. Немцы отбивают все атаки, – генерал армии на мгновение задумался, а затем качнул головой. – Хотя, конечно, с другой стороны, эти наши непрерывные атаки так же не позволяют немцам накопить достаточно сил, чтобы отбить Мгу. Вот и пытаются обойтись местными ударами. То есть некоторую пользу мы с них имеем. Но потери… Ведь одного к десяти меняем, Михаил Семенович. Одного к десяти! И все равно ничего серьезного сделать не получается. Едва только какой успех наметился, только-только где удается продвинуться, тут же этот чертов немецкий орднунг все портит. Раз – и у наших над головами небо черно от «Юнкерсов», час прошел – и уже резервы подтянули, три часа – и на том участке, откуда ни возьмись, уже тяжелая артиллерия. И все – дай бог те позиции, с которых удар нанесли, удержать…
– Ну, – Хозин поежился, – так-то оно так, конечно, но…
А Георгий Константинович внезапно схватил документ и снова уставился в четкие строки. Спустя пять минут он огорченно фыркнул.
– А ведь хорошо… да что там, гениально придумал, шельмец…
– Кто? – не понял Хозин.
– Да хрен его знает, кто этот план придумал. И политесу-то сколько… Ты посмотри, даже место и время удара на наше рассмотрение отдано, – и он сердито швырнул документ на стол. Хозин покосился на него озадаченным взглядом и осторожно спросил:
– Ну… если ж вы считаете, что хорошо придумано, так может…
– Ни хрена не может, – рявкнул генерал армии. – Никто. Никто у нас такого не сможет. Придумано – отлично, вот только воплотить в жизнь это не получится. Никак. Для того, чтобы вот это, – тут он хлопнул по валяющемуся на столе документу своей лопатообразной ладонью, – воплотить в жизнь, знаешь, какой уровень подготовки личного состава нужен? Нет? А вот я тебе скажу. Для этого нужно, чтобы любой солдат умел мыслить на уровне командира отделения, отделенный соображал за взвод, а то и за роту, ротный – за батальон. И так далее. Немцам до этого еще переть и переть, а уж нашим…
Начальник штаба Ленинградского фронта осторожно протянул руку и, взяв документ, снова углубился в чтение. Закончив, он поднял взгляд на командующего фронтом и задумчиво произнес:
– Георгий Константинович, я вообще-то никакой проблемы здесь не вижу.
Жуков боднул его тяжелым взглядом.
– Поясни.