— Апостолы были здесь. Вне сомнения. Но их перепрятали.
— Кто? — торопливо спросила Дуня.
Я пожал плечами.
— Мы теперь не найдем их? — срывающимся голосом спросила Рита. — Они пропали?
— Не думаю, — медленно ответил я. — Двенадцать фигур из серебра и золота… Они, конечно же, полые, но все равно… Если верить письму графа, каждую статую с трудом тащили двое дюжих слуг. Такой груз трудно вынести из монастыря незамеченным. Если привлекать грузчиков со стороны, то появятся нежелательные свидетели. Которые вряд ли будут молчать…
— Кто из мужчин есть в монастыре? — повернулся я к Дуне.
— Отец Константин, сторож дед Леша. Ну… — она помедлила. — До вчерашнего дня еще этот дьяк…
— Искать нужно здесь. В подвале. Сомнительно, что они таскали статуи наверх, в кельи. Там эти монашки…
Мы спустились вниз и по уже знакомому коридору вернулись в сводчатый зал. Я растерянно окинул взглядом многочисленные проходы.
— Мы тут заблудимся.
— А вот и нет, — задорно тряхнула головой Дуня. — Я тут каждый уголок знаю. Играла маленькой, — пояснила она в ответ на наши недоуменные взгляды. — Мне так нравилось. Здесь всюду лежала старая мебель, связки старых книг… Легко было прятаться от деда, — сказала она и смутилась.
За час мы обшарили все коридоры и закоулки подземелья. Статуй нигде не было. В одном из тупиков я обнажил железную лестницу с перилами — явно творение поздних лет, и мы втроем поднялись по ней. Вверху оказалась запертая дверь, но, перебрав ключи на связке, я легко открыл ее.
Комната за дверью была небольшой: даже при большом желании втиснуть сюда двенадцать статуй не удалось бы никому. Окон в комнате не оказалось — только маленький квадратный проем, пробитый в толстой кирпичной стене.
— Здесь раньше кинобудка была, — пояснила Дуня. — Кино учебное показывали: как уколы делать, бинтовать, гипс накладывать. Я здесь часто бывала: киномеханик, дядя Гриша, меня всегда пускал, — похвасталась она. — Так было интересно! Если бы училище не закрыли, я б точно в медсестры пошла!
Я невольно вспомнил, как Дуня, высунув от старания язычок, бинтовала царапину на моей руке. Медсестра в ней явно пропала.
— Что это? — вдруг спросила Рита.
Я подошел к квадратному окошку. Это был не киноаппарат. Видеокамера: громоздкий, устаревший «панасоник», снимающий сразу на кассету формата «вэхаэс». Я взял видеокамеру и в свете двух фонариков внимательно рассмотрел. Камера оказалась в рабочем состоянии: включилась, стоило мне нажать кнопку, мотор зажужжал, открывая кассетный блок. Но кассеты в нем не оказалось. Кто-то забрал ее с собой.
Рита оглянулась и подошла к стоявшему в углу несгораемому шкафу. Старому и ободранному — в прошлом в нем наверняка хранились учебные фильмы. Ключ торчал в замке, и она открыла дверцу. Несколько кассет в футлярах разноцветной стопкой лежали на верхней полке. Некоторые были затянуты в пленку — неиспользованные. Рита взяла верхнюю кассету и вытащила ее из футляра. Через прозрачное окошко виднелась не до конца намотанная приемная бобина — на эту кассету снимали. Рита молча сунула ее в сумочку и, поймав мой взгляд, приложила палец к губам.
Мы снова спустились в сводчатый зал, и здесь я впервые обратил внимание на ступеньки у дальней стены и дверной проем над ними.
— Это выход во двор, — подсказала Дуня, но ради очистки совести я решил проверить и его. Оставив девушек у знакомой лестницы (они явно устали от путешествия по подземелью, да и знаменитая «барыня» давала себя знать), я один поднялся по ступенькам и, позвенев ключами, открыл дверь.