Пять костров ромбом,

— Лариса, я пойду покурю.

Оставшись наедине с крупной миловидной брюнеткой, Вязьмикин представился и, как можно корректнее, поинтересовался ее знакомством с Ершовым.

— Хороший был человек Саша, — с грустью в голосе ответила Сенаторова. — Я как-то пришла на день рождения к подруге, она любит собирать у себя интересных людей. Там был Саша, разговорились, он пригласил в мастерскую, посмотреть его работы. Стала заходить иногда, он мне нравился и как художник, и как человек. Подружились…

— Ваш муж другого мнения…

— Ах, оставьте! Мне так надоели эти сплетни, — Лариса Анатольевна обиженно выпятила чуть полноватые губы. — Раздули из ничего… Муж гораздо старше меня и очень ревнив, ему все кажется, будто я только и думаю, как бы запрыгнуть к кому-нибудь в постель, — она усмехнулась. — Три года назад мы с ним поссорились, мне надоели его бесконечные командировки, после которых я обязательно оказывалась в чем-нибудь виноватой. А когда Герман бывал дома, я для него была пустым местом, — она дернула круглыми плечами. — Никакого внимания… Однажды мы с Сашей беседовали, он сокрушался, что не может найти натурщицу для своей Данаи в смехом сказал, что я бы подошла. Я и подумала: почему бы и нет? Пусть Герман знает, что я могу нравиться не только мужчинам, во даже художникам!

— И это все? — скромно прогудел Вязьмикин.

— Представьте себе, это все! — усмехнувшись, развела руками Сенаторова. — А Герман так взбеленился, когда моя же подруга рассказала ему, что я позировала. “Перед чужим мужчиной в голом виде! Распутница!” И никак не мог понять, что для Ершова я была натурщицей, Данаей, но ни в коем случае не любовницей. Я потом тысячу раз Сожалела! Сашу из-за этой истории в Союз не приняли, отложили на год, и мне совсем покоя не стало. Герман в командировки не перестал ездить, но все время контролирует меня, обалдеть можно, даже по ночам среди недели врывается!

— И до сих пор это продолжается? — недоверчиво спросил Роман.

— Сейчас остывать стал, а еще год назад регулярно из командировок наведывался, — вздохнула Лариса Анатольевна.

— Вам не позавидуешь, он ведь мог и на отчаянный шаг решиться, — сочувственно пробасил Вязьмикин.

— Что вы?! У Германа все отчаяние через крик выходит, — она небрежно махнула рукой.

— Вы не припомните, в июле прошлого года наш муж был в Новосибирске?

— Как же не припомню? Он тогда меня совсем замучил, раз пять с Севера по ночам налеты делал.

— И как же вы с ним живете? — без всякого намерения разрушить семью спросил Роман.

— Люблю! — задорно рассмеялась Лариса Анатольевна.

18 марта

Когда Роман Вязьмикин заверил меня, что я могу резать его на куски, рвать на части и вообще делать о ним все что угодно, но он никогда не поверит в причастность Сенаторова к смерти Ершова, мы пришли к единому мнению: над Игорем Архиповичем Белянчиковым сгущаются тучи. Тем более, что минут пятнадцать назад мне звонил Иван Ситников, следователь Заельцовского РОВД. Оказывается, грузчики из овощного мага-вина не вышли на работу по уважительной причине: их задержали в момент продажи вещей, украденных из квартиры Ершовой. Особенно они не запирались и, довольно быстро разобравшись в обстановке, чистосердечно рассказали как все было. Наводку на эту квартиру им дал директор, которому нужна была только одна картина. “Принесете ее мне, получите пятьсот рублей, — сказал Игорь Архипович, напутствуя их. — Что вы еще возьмете, меня не интересует, но шмоток там много”. Свиркин со своей версией “Модильяни”, кажется был близок к истине.

— Да-а-а, со части версий Петр дока, — гулко протянул Роман.

И он был прав, так как в эту минуту распахнулась дверь и в кабинет влетел возбужденный оперативный уполномоченный уголовного розыска лейтенант милиции Петр Ефимович Свиркин.

— Николай Григорьевич! Роман! Я напал на след! — воскликнул он и, опустившись на стул, взахлеб принялся рассказывать…