Но как удержишь без мужиков, без тросов, без катеров? Как удержишь ее, эту запонь, если снежной будет зима, если в мирные годы в высокую воду едва удерживали? Что со льдом-то поделать? Весь вяльнижский лед будет тут...
— Триста тысяч кубов заморожено, — сказал Астахов. — И мы отвечаем за них головой. Другого лесу нет у нас. И срубить до весны едва ли мы что успеем. Топливо в Ленинграде сейчас ценится наравне с хлебом. Обком и Военный совет поставили нам задачу спасти этот лес и организовать его отправку через озеро. Других реальных возможностей как-то решить вопрос с топливом нет. Нам обещают помочь, но особенно рассчитывать на помощников не приходится. Обстановка крайне тяжелая. Самим надо выкручиваться... Да... Всего остается: январь, февраль, март, апрель... — Астахов загнул четыре пальца в кулак, остался оттопыренным только мизинец. — В мае наш лес должен быть в Ленинграде... Последний лихтер отсюда отправили в августе. Флот на озере весь разбит. Запонь удержим — сразу же встанет вопрос о транспортировке. Заново строить придется суда...
— Троса нужны, — сказал Даргиничев. — Без тросов это гиблое дело. Лежни сопреют за зиму, сотрутся, будет труха. Труха будет.
— Тут нервы нужны ой-ой-ой, потолще тросов, — сказал командир батальона.
— Троса будут дело решать, — сказал Даргиничев. — Не будет тросов — значит, нужно повесить дощечку на нашу лавочку: «Все ушли на фронт». Как в гражданскую войну. Хоть какой толк да будет. А без тросов тут и подступаться нечего.
— Ты, понимаете, брось эти штучки — на фронт, — рассердился Астахов. — Вот здесь нам фронт доверен — и будем держать. Будем тросы искать, доставать... — Астахов смягчился. Гнев его поднялся мгновенно, сломал ему брови и тотчас опал.
Спустились к запони, щупали тросы, лазили по заломам. Остановились на рейде возле печально поникшего крана «норд-вест». Что-то скрипело под ветром в его организме, покряхтывали сочленения железных суставов.
— Вот на нем я начинал работать кранистом, — сказал Даргиничев, — в тридцать пятом году. Двигатель на нем тогда был — «висконсин». Хороший кран. Послушный в управлении. Смотря как им управлять, конечно... Ушли, бросили, даже грейфер не закрепили — от же народ...
— Не до того было, — сказал Журавлев. — Немцы вон перли.
— Все уже было у нас подготовлено переходить на партизанское положение, — сказал Макар Тимофеевич.
Метель крутила вовсю.
— Ну ладно, — сказал Астахов, — надо мне выбираться, пока не поздно. Будем подыскивать тебе, Степа, заместителя и снабженца. Больше броней пока что нам не дадут.
Глава четвертая
Поселился Даргиничев в Сигожно в конторе сплавного участка на втором этаже. Контора была обитаема, не настыла. Жил в ней оставленный тут бессменный дежурный, мужик небольшенький, не взятый в армию по давнишней болезни. Работал он прежде не то завскладом, не то кладовщиком. Семью отправил вместе с другими, когда надвинулся фронт. Сам остался, раз был назначен дежурить. С дежурства он отлучался редко — уходил на Вальнигу в магазин отоварить карточку. Иногда в конторе звонил телефон, дежурный брал трубку. Это его проверял секретарь райкома или председатель райисполкома. Дежурного звали Петр Иванович.
— ...Ну что ж, Петр Иванович, — сказал дежурному Даргиничев, — будем с тобой работать. На мне руководство, на тебе производственный отдел. И снабжение. Василий, шофер, управляющего в Карголье повез, вернется — его поставим главным механиком. Штат нашей сплавной конторы, выходит, укомплектован. Укомплектован штат. Гошка галок будет считать...
Гошка, серьезно слушавший разговор, громко втянул ноздрей воздух.
— По совместительству, может, когда придется тебе и приглядеть за парнем. Чаем его попоить. Такие у нас дела, Петр Иваныч. Три мужика — вся наша семья. Без женского персоналу остались. Мама наша гораз далеко.
— Само собой, Степан Гаврилович, — сказал Петр Иваныч, — мальчонка с соображением. Не маленький уж. Что надо, все будет сделано... Какой разговор.
— Некогда разговаривать нам с тобой, — сказал Даргиничев. — Через трое суток сюда прибудут блокадницы. Девушки ленинградские. Наголодались, на ногах не стоят. Будем с ними запонь держать.
— Ай-я-яй, — покачал головой Петр Иваныч. — Ну, дела-а...