Заместитель директора Андрей Иванович Гельбак поручил совхозным шоферам привезти со станции гармонь. Но когда это будет? До станции сто километров мартовской степной дороги.
Малиевский ехал по этой дороге в совхоз. Наскоро сваленные в заднюю часть кузова бороны всё двигались, всё норовили уязвить шипами сбившихся у кабины пассажиров. Иногда дорога заваливалась в ложок, или ползла на взлобок, или косо лепилась по крутяку. Малиевский вместе со всеми свешивал ноги из кузова и ждал, когда же пошатнет машину, чтобы прыгать в снег, спасать свою жизнь, которую вот уже двадцать пять лет трясло, швыряло на несчитанных ухабах дорог.
Вместе с шофером он лазил под машину, топором долбил мерзлый снег под дифером, засовывал доски под скаты и упирался своим уже рыхловатым, но все еще сильным плечом в заднюю стенку кузова. Он глядел в черное лицо шофера, в его мерцавшие желтым блеском глаза, глаза одержимого своим трудом человека, и балагурил, и отпускал незатейливые шуточки, и чуть-чуть досадовал, что время идет зря, что он не может заняться своим «сюжетом».
В ожидании гармони Малиевский бродил по совхозному поселку или сидел в конторке — обыкновенном красном вагончике. Вагончик был поделен на две половины: в одной помещалась бухгалтерия, в другой — кабинет. В кабинете друг против друга сидели директор совхоза Николай Павлович Алексеев и его заместитель. Между ними стояла полинявшая от жара печка-буржуйка и толпились люди. Люди эти были молодые, они волновались, ерзали грязными сапогами по полу, вертели в руках шапки или бумажники с документами.
Директор разговаривал с людьми сухо, кратко. Может быть, даже чересчур сухо. Вот он снял очки: глаза у него светлые, с маленькими зрачками, про такие глаза говорят: колючие.
Широкоскулый парень подошел к директорскому столу, потянул из кармана новенькую трудовую книжку. Директор почитал книжку. Лицо его, крупное, морщинистое, ничуть не изменило своего выражения, осталось замкнутым и строгим.
— Вы работали раньше лесорубом, Суконцев?
— Да ну, когда это было! Я тракторист.
— Могу вас направить в лес на делянку.
— Это зачем? Специальности пропадать?
— Пока нужнее люди на лесозаготовках.
Директорское перо повисло над бумагой, готовое клюнуть крохотный белый листок. Пока оно еще не клюнуло, парню надо было думать. Что-то мешало ему решить дело быстро. Он переминался с ноги на ногу, поглядывал сумрачно и дерзко.
— А писали в газетах — трактористы нужны на целине. Если бы знать, я бы лучше дома остался...
— Так как же? Может, в самом деле лучше?
— Ладно. Поживем, увидим. Пишите...
Директор написал все, что надо, протянул бумажку парню, поднялся. Был он высоким и плотным, седым. Синий галстук ярко выделялся на белоснежной рубашке.
— Андрей Иванович, — окликнул он заместителя, — я поехал в райком. Попрошу вас, направляйте людей только на лесозаготовку.
Гельбак кивнул и чуть заметно поморщился. Видно, он не одобрял директора. Он посмотрел на Малиевского, и тот с готовностью подхватил его взгляд: дескать, да, понимаю...
А директорский голос уже звучал за стенкой вагончика, четко вкрапленный в сутолоку других возбужденных голосов.
— Плохо вас встретили? Так, видите, оркестра у нас нет. Да. Даже гармошки еще нет. Вон кинооператор второй день сидит — гармошку ждет...