...После лежал на полке и улыбался. Рядом, напротив, за узким проходом поместился бригадир с женой.
— Я уже по тебе соскучился... — только и сказал бригадир мягоньким, младенчески-домашним голосом.
«Вот тебе и дубовый парень», — подумал Сережин.
Ему все слышно. И все здесь открыто. И степь за дощатой стенкой. Кто-то всю ее распахал.
Утром — Сережин видел — бригадир встал первым, и загоревшее его лицо затвердело, туго обтянулось кожей, словно кулак, засуровело. Сам он узкий в плечах, костистый, чуть сутулый. Фуражку натянул с путейскими молотками: видно, служил на железной дороге.
Жена потянулась:
— Куда ты в такую рань?
Бригадир не ответил, не взглянул, не улыбнулся.
Утро неохотное, ползучее. Как порушить его вязкую власть? Или вместе с ним зябнуть и ждать, тащиться тихонько в день? Долго еще тащиться...
Вдруг высоко и часто взметнулся, застрекотал моторчик — пускач на тракторе, в клочки разодрал это утро. Истошно трещал под кожухом дизеля. Дизель проснулся, отфыркнулся и тоже пошел, ровно и споро. Пускач примолк. Взметнулся другой. Трактора шевельнули траками. Ожили люди. Холод забылся. Бригадир прошагал крупно. Рядом с ним, поспешая, говоря на ходу, — механизаторы; каждый по плечо бригадиру.
На стеклах у тракторов красным наведены картинки — комсомольские значки. Что за художник их рисовал? Где его взяли? От картинок — словно бы праздничность. Хорошо, когда в будень покажется праздник. Так думается Сережину, или что-то вроде этого.
Ушли трактора, остались четверо парней на стане, повели Сережина в вагончик. У каждого на груди почетный знак: «отличный связист», «отличный шофер», «отличный пограничник», «снайпер». От этих знаков тоже праздничность. Обсели Сережина, приблизили свои лица к его лицу и начали.
— Вы знаете, — сказал связист, — какие тут дела творятся? Мы себя целинниками не называем. Не-ет. Мы про себя так говорим: солдаты. Солдаты — и все.
— Мы солдаты, — сказал снайпер. — А что? Солдату везде почет. Солдат, он дело знает. — Снайпер подмигнул.
— Вы не смотрите, — сказал шофер, — вам тут наговорят. Бригадир здесь, это он только так это. Комар носу не подточит, а медведь в лаптях проскочит. Разговор у него идейный, а женку свою на прицеп не садит. Тут надо бы разобраться.
Пограничник сидел и все улыбался. Очень он был красивый. Лицо большое, продолговатое, белое, а губы розовые, длинные, движутся, меняя все лицо. То оно презрительно-капризное, то бесшабашно-доброе, то жесткое.
Да и все четверо ладные ребята. Жизни в них, силы — на восьмерых. «Хорошо бы к ним в компанию», — подумал Сережин.
— А чего же вы сами не на работе? — задал он солдатам глупый вопрос.
Солдаты подобрались.
— Это вы бригадира спросите, — сказал связист. — Р-работа... По десятке в день заколачивать. — Он пошел прочь из купе.