Итак, Сэмюэл осматривается и видит, что караваны вьючных лошадей уступают место поездам, дороги для которых сейчас строятся по всему Уэльсу. Сэмюэл не настолько крупный предприниматель, чтобы купить долю в железнодорожной компании. Он мог бы приобрести акции такой компании, если бы не его чисто крестьянское недоверие к акциям. Но, разъезжая по делам торговли, он видит, какие армии трудятся на строительстве железной дороги, и понимает, что эти люди должны питаться, а найти в горах провизию не так уж легко. И он приобретает несколько тележек и договаривается с подрядчиками, нанимающими рабочих на строительство железной дороги, что рабочие будут покупать еду с его тележек и больше ниоткуда. Все, кто пытается вторгнуться на его территорию, получают предостережение. Не проходит и года, как Сэмюэл практически забрасывает шотландский промысел, оставив его глупцам, не понимающим, к чему идет дело. Его бывшие ткачи теперь толкают тележки с едой туда, где трудятся бригады рабочих, и продают им хлеб, сыр, бекон и пиво. Торговля идет бойко, и Сэмюэл уже настолько богат, что его отцу такое и не снилось.
Он оставляет старый дом в Лланвайре мачехе, а сам переезжает в другой, больше и удобней, немного поодаль, в Траллуме; там можно закупать провизию дешевле и развозить ее дальше. Сэмюэл теперь живет у себя над конторой, но его дом больше, чем у отца. Методистская молельня в Траллуме тоже больше, и – Джон Весли посмотрел бы на это с неудовольствием – Сэмюэла знают там как крупного жертвователя.
Можно ли так поступать и при этом оставаться добродетельным человеком в том смысле, в каком это слово понимал его отец? Добродетель родила Богатство, а где есть Богатство, там Трудолюбие принимает иную окраску.
Эта окраска, конечно, продиктована собственной натурой Сэмюэла; я вижу, что он не плотский человек в пошлом смысле этого слова, но, без сомнения, весьма мясист. Он вырос крупным мужчиной – не очень высокий и скорее плотный, чем жирный, но чтобы пошить ему костюм, безусловно, потребуется очень много добротной ткани. Он завел привычку носить цилиндр даже в будни. У него большая, броская цепь для часов, называемая «Альберт», поскольку моду на такие цепи ввел сам принц-консорт; часы у него самые крупные, самые точные и тикают громче других. Он даже носит на атласном шейном платке золотую брошь, хоть его жена и сомневается, не тщеславие ли это. Часы мужчине нужны, без сомнения, но брошь? Однако Сэмюэл не слушает жену, а брошь ему нравится. Она служит фарой его паровоза.
Ибо мне Сэмюэл удивительно напоминает паровоз новомодной железной дороги. Невысокое широкое тело, увенчанное очень высоким, по тогдашней моде, черным цилиндром, и коротенькие шаги коротеньких ног создают впечатление, что он катится на колесиках. Он встал на рельсы, и его уже ничто не остановит.
Сэмюэл, как говорят в тех местах, долгодум. Он склонен к размышлениям и много размышляет о том, как бы заработать прибыль. То, что на его одежду уходит столько ткани, наводит его на новую мысль. Железные дороги уже практически построены, но в новом мире девятнадцатого века люди мало-мальски значащие больше не носят, как когда-то, старую, практически неуничтожимую одежду, без конца латая и чиня ее. Лишь бедняки по-прежнему ходят в костюмах, пестрых, как у арлекина, – столько на них заплат из любой тряпки, что подвернулась под руку. Одежда становится признаком времени, и Сэмюэл решает стать портным.
Более того, он будет портным для своего времени. Не сказать «модным», поскольку это слово отпугнет фермеров и местных торговцев, его будущих покупателей; но он предложит клиентам кое-что получше убогих произведений горе-портного, у которого он перекупил захиревшую лавку. Из рук этого портного выходило нечто похожее на плоды скорняжного искусства Робинзона Крузо. Сэмюэл предложит клиентам новые ткани – твиды с севера и тонкие сукна из Лондона, элегантные камзолы для посещения молельни, изящного кроя диагоналевые брюки с клапаном для фермеров «на подъеме», которые хотят заявить о себе миру. Сэмюэл не собирался обслуживать денди, ибо таковых в городке не было; его будущие клиенты – солидные люди, не джентльмены, но занимают достойное положение в обществе, как он сам. Он носит одежду из безупречного сукна, но провинциального покроя, а окладистая медно-рыжая борода при выбритой верхней губе ясно дает понять, что он – житель Траллума.
Он нанимает в десятники опытного портного из Шрусбери, но при этом думает о будущем и отправляет младшего сына, Дэвида, в Лондон – учиться на закройщика. В каком-то смысле кройка одежды – искусство, требующее таланта, но многому можно и научиться, и кто знает – вдруг да у Дэвида проявится нужный талант.
Сэмюэл решает, что вся его семья отлично устроена. Уолтер блестяще учится в хорошей школе. Дэвид получает нужное ремесло. Полли, единственная дочь, помещена в школу доктора Уильямса – единственную в Уэльсе методистскую школу для девочек – и, конечно, со временем удачно выйдет замуж за обеспеченного человека.
Дэвид – подвижный юноша, склонный паясничать, так что, вполне возможно, у него есть задатки художника. В семнадцать лет он уже уменьшенная копия отца: коротенький, плотный, рыжебородый. Он кажется квадратным, словно его ширина равна росту, но на самом деле это не так; это иллюзия, возникающая из-за великанского торса при коротких ногах. У него влажные глаза, он имеет успех у девушек, хоть и не у самых скромниц. Отец еще не ведает, что Дэвид пьет; и не пиво, а крепкие напитки. Мэри Эванс, буфетчица в таверне «Ангел», знает Дэвида лучше, чем родной отец.
Сэмюэл тоже не дурак выпить, но втихомолку, как и положено диакону молельни. Он состоит в небольшом клубе, куда входят человек двадцать процветающих торговцев вроде него, которые не хотят, чтобы их видели в баре «Зеленого человека». Они сообща владеют красивым старым домом, называемым неизвестно почему «Особняк», и встречаются там – вроде бы для обсуждения текущей политики, но при этом они обильно промачивают горло бренди с сельтерской. Сэмюэл прекрасно видит, что Трудолюбие и Богатство и впрямь поспешают в сторону Порока, но когда осознание этой истины становится невыносимым, он придумывает себе какое-нибудь оправдание.
Жена больше не упрекает его, ибо она скончалась. Хорошая, набожная женщина, полная любви к мужу и к ближним, но Сэмюэл разбогател слишком быстро, не по нутру ей. Более того, она была заперта в темнице валлийского языка – сам по себе он прекрасен, но к напряженной деловой жизни Сэмюэла не подходил. Сэмюэл был в плену у современности, а его жена – у Средневековья. Она старалась выучить английский, но он так и не стал удобной одеждой, в которую она могла бы облекать свои мысли и свою связь с Богом. И Сэмюэл ринулся в будущее, а жена осталась в прошлом.
(11)
Сэмюэл – на подъеме. Он заметен среди приверженцев радикальной партии, которых в городке все больше, ибо все больше местных предпринимателей перестают быть арендаторами графа или держат договор аренды на такой долгий срок, что граф им ничего не сделает, пока они исправно платят. Реформа и религиозное диссидентство – две политические силы Траллума, с которыми приходится считаться. Местные жители, знающие историю, припоминают, что в 1745 году ни единая душа не встала под знамя принца Карла Эдуарда, к негодованию обитателей замка. Сэмюэл становится олдерменом и благодаря деловой сметке и дальновидности так хорошо проявляет себя, что его выбирают мэром города. Обитатели замка возмущены таким переворотом. Первый нонконформист в истории, ставший мэром в Уэльсе! Подумать только! Алая мантия и золотая цепь мэра сидят на его невысокой осанистой фигуре лучше, чем на его предшественниках, которые спокон веку были ставленниками графского замка. Идя по официальному делу, облаченный в длинную мантию и подбитую мехом треуголку, он так дробно перебирает коротенькими ножками, будто катится на колесиках.
Судьба сражает Сэмюэла в самом зените. Я знал, что она так поступит, – ведь при жизни я был театральным критиком, а от отца унаследовал хорошее чутье на драматические сюжеты. Судьба настолько привержена штампам, что поражает Сэмюэла в три самых предсказуемых места: семью, гордость и моральные устои.
Начинается с семьи. Томас покрывает фамилию Гилмартин позором в глазах добродетельных горожан. К этому времени он успевает дослужиться до главного лакея в замке и выгодно торгует «длинными огарками» – статья дохода, прилагаемая к этой должности. Сэмюэлу не по душе, что его брат – профессиональный кланяльщик и лизоблюд, но Сэмюэл ничего не может сделать по этому поводу и порвать с братом тоже не может. Однако Томас много лет вовсю пользовался и другой привилегией главного лакея – соблазнять самых хорошеньких горничных, работающих в замке. Об этом знает весь город, но молчит, за исключением разговоров поздно ночью в баре «Зеленого человека» или намеков на чаепитиях в молельне. В этих двух местах о безнравственности Томаса упоминают часто.
В городе не принято говорить вслух о таких вещах; точно так же никто не говорит об отвратительных закоулках, называемых на местном языке «затворами», вдоль которых жмутся друг к другу с десяток человеческих жилищ и штуки три кирпичных будок-сортиров. Здесь обитает самая беспросветная нищета. Кое-кто из числа практичных прихожан молельни порой предпринимает вылазки сюда, прихватив корзинку самого необходимого для здешних несчастных женщин и голодных детей, но этого недостаточно, чтобы совсем уничтожить «затворы». Возможно, средства от них и не существует в этом мире с его безумной экономикой. Возможно, для их упразднения нужно совершить революцию в человеческой душе, сделав каждого трудолюбивым, благоразумным, порядочным и любящим. Как смеялся бы над этой идеей старина Гераклит! Если кто-то процветает, то должен существовать и антипод процветания. Именно эту роль играют «затворы» Траллума, как и любые другие трущобы в любом поселении размером больше деревеньки.
Все начинают говорить о хобби Томаса, причем с негодованием, когда одна девушка умирает. У него в обычае, когда очередная хорошенькая подчиненная в слезах шепчет ему о своих опасениях, отправлять ее к местной знахарке, Старухе Нэн, живущей неподалеку у перекрестка под названием «Лавка бренди». У Старухи Нэн есть верное снадобье от беременности – она варит его сама из трав и продает доверенным покупателям по гинее за флакон. Но последняя фаворитка Томаса поступила нетактично – после выкидыша, вызванного на слишком позднем сроке, у нее началось заражение крови, и она, ко всеобщему ужасу, умерла прямо в спальне для горничных в замке. Скрыть эту историю от графини не удалось. Графиня разгневалась и приказала, чтобы управляющий графа мистер Форестер Адди разведал подробности дела. И Томас нынче в опале. Мистер Адди счел, что отдавать виновного под суд было бы ошибкой – ведь он брат мэра, и мэру, отправляющему должность мирового судьи, пришлось бы либо судить собственного брата, что было бы ужасно, либо отказаться его судить, что было бы тоже ужасно, но в другом плане. Но Томаса выгоняют со службы, и скандальная новость у всех на устах.
Когда братья встречаются, кажется, что это Сэмюэл опозорен. Томас же пребывает в отличном расположении духа. Сэмюэл, конечно, не может позвать этого совратителя к себе домой: во-первых, потому, что он совратитель, а во-вторых, может быть, еще и потому, что он слуга в замке, хоть и брат. Привести брата в «Особняк» он тоже не может, поскольку тот слуга, сколько бы ни было у него денег в кубышке. Итак, пришлось впустить его в ратушу под покровом ночной темноты, через боковую дверь, и встретиться с ним в «Гостиной мэра», вовсе не шикарных апартаментах, как можно подумать по названию. Сэмюэл указывает брату на стул и бегает взад-вперед, чтобы хорошенько разозлиться для предстоящего разговора.
– Блудник! – восклицает он, нависая над Томасом и пронзая его гневным взглядом.