И стало так. Гвидион и Гилвайтуи жили вепрями в течение года, и Гвидион опоросился и принес девять детенышей. Они вернулись к королю, но лик королевы все еще был суров, и король сказал: «Поросенок сгодится» – и ударил его посохом, и поросенок превратился в крепкого мальчика с рыжими волосами, которого нарекли Хехдун, что означает „вепрь“, как вы прекрасно знаете. «Королева не смягчилась, – сказал король Мат, – а потому отправляйтесь обратно в лес, но на сей раз Гилвайтуи станет волчицей, а ты, Гвидион, волком. Вы знаете, что вам следует делать. Вернитесь к моему замку через год».
Прошел год, и волки пришли к вратам замка, и все случилось так же, как и прежде. Король произнес: «Ну что, сыты ли вы насилием, о вероломные? Я заберу у вас волчонка и нареку его Блейтун, что значит „волк“. Довольно ли с тебя, моя королева?» Гэвин кивнула, и король снова заговорил: «Идите же, родичи, потерявшие честь. Станьте опять людьми и женитесь на тех бесчестных женщинах, которые согласятся взять вас в мужья. Но эти три здоровых крепких мальчика – Блейтун-Волк, Хехдун-Вепрь и самый высокий – Хетун-Олень – вырастут настоящими бойцами. Мы с королевой воспитаем их как собственных детей». И вот таково было проклятие короля Мата.
– А что, их спаривание в самом деле было мучительным? – спрашивает Ругатель Джемми с надеждой в голосе.
– Чудовищная боль при каждом движении, – отвечает путник.
– Клянусь, когда я весел, я иногда задумываюсь, что чувствует при этом женщина, – говорит Джемми.
Воцаряется долгое молчание, а затем арфист произносит:
– Разрази меня гром, вот это мощное проклятие. Бывало ли когда, раньше или позже, подобное сему?
– Никогда, – отвечает путник. – А теперь, раз я выполнил свою часть уговора, выполняйте и вы свою. Сейчас я буду проповедовать, так что готовьтесь услышать святое Божие Слово.
И он начинает проповедовать, и проповедует так долго и так внушительно, что, когда он замолкает, лучи рассвета пробираются даже в эту унылую долину. Многие слушатели уснули – кто от выпивки, кто от усталости, а иные, возможно, впали в ступор, ошеломленные Благой вестью. Еще никогда их так не ошарашивали и не бомбардировали просвещением.
– Это было весьма освежающе, – говорит путник, вероятно обращаясь к самому себе. – Я отлично отдохнул, пора снова в путь.
И, все еще мокрый, но с отвагой в сердце, он покидает ужасный постоялый двор и пускается в дальнейший путь; нельзя сказать, что дорога стала легче, но теперь ее хотя бы видно.
(6)
Он проходит примерно милю по направлению к Малуйду и тут слышит за спиной шум. Обернувшись, он видит кухонного мальчишку – тощего, хилого, – который увязался за ним.
– Чего тебе, мальчик? – добродушно спрашивает путник.
– Я хочу с тобой, учитель.
– Зачем?
– Затем, что я сроду не слыхивал таких речей, – отвечает мальчик. – Ты завоевал мое сердце для Христа, учитель, и я теперь от тебя не отстану. Можешь гнать меня прочь, но я буду следовать за тобой, пока твое сердце не смягчится. Ты сделал меня своим слугой по гроб жизни.
– Я не тиран, мальчик, – говорит путник. – Я не стану тебя прогонять. Но что мне с тобой делать?
– Спроси Господа – может, Он тебе скажет.
– Изрядно сказано, и я принимаю твой упрек. Но я в самом деле не знаю, что делать с таким мальчиком, как ты. Есть ли у тебя имя?