Громко выстрелило пламя. Аллен кивнул.
— Конечно. Но… мне это не составит труда. Палеонтология, геология… невелика разница. Многие светила палеонтологии были геологами. — Он взглянул в мою сторону. Вывод напрашивался: решение зависит от меня.
— Как-то странно, — повторила я. Но я доверяла отцу. Он никогда не лгал мне. Ни разу не сказал ни одного опрометчивого слова. — Ладно, попробую. Геология? Занятно.
— Геология скучна. Нагромождение нудных фактов, сухих и жестких, — сказал американец. — Под стать камням. И все же объясните-ка: что общего у Ирака, Саудовской Аравии, Индонезии, Северного полюса, Северного моря, Мексиканского залива, Нигерии, канадских битумных песков и Техаса?
Он ткнул меня холодным железным прутом. Я не ожидала этого, я понятия не имела, что он принес с собой прут, и, невольно охнув от удивления, отпрянула. Руки прошила боль.
— Что объединяет названные регионы? — повторил он.
— Ускоренная биодеградация нефти. Это азы геологии.
— Да. И подозрительно любопытное обстоятельство… Почему же там идет ускоренная биодеградация?
— Распространились новые штаммы «водородниц»… водородообразующих бактерий. Они быстро разлагают нефть.
— Я спрашиваю не об этом. — Он снова ткнул меня прутом.
Я в бешенстве скрипнула зубами. Захотелось вдруг крикнуть, что отец убьет его, что дядя Дэвид сломает ему шею, что папа перевернет вверх дном целый свет, но отыщет меня, и уж тогда мы выведем их шайку на чистую воду.
— Я спрашиваю не об этом, — повторил американец. — Я спрашиваю: почему? Почему там — везде и практически одновременно?
— Неизвестно.
Тогда он ударил. Сильно, по бедру. Хлесткая оттяжка прута вызвала жгучую боль в ногах.
— Никто не знает! — взвизгнула я. — Наверное, нефтяные поля связаны!
— Возможно, возможно. — Холодный до дрожи прут уперся мне в ребра. — Но питающиеся нефтью микробы не могли расселиться столь стремительно. По всему земному шару, почти одновременно? Объясните-ка. Ну!
— Господи, я геолог, но даже я этого не знаю.
Он опять стегнул меня по бедру.
— Ай, — жалобно вскрикнула я и расплакалась.
Шумно отодвинули стул. Американец поднялся. Его шаги, обозначив полукруг, оборвались за моей спиной. Волоски у меня на шее вздыбились. Резко хлопнула ткань: мой капюшон сдернули. Вздрогнув от неожиданности, я заморгала — по глазам ударили свет и студеный сухой воздух. Сквозь набежавшие слезы я наконец увидела свою камеру, опрятную, строго кубическую, с зеленой железной дверью. На меня были нацелены слепящие диодные лампы, кольцом размещенные под бетонным потолком. Воздух леденил щеки. Воняло мочой. Моей мочой.