Он зашуршал страницами. Коротко, звонко проскрипело по бумаге перо. Воцарилась тишина, затем, судя по звуку, лист — или, возможно, большую фотографию — приподняли и закрепили в зажим.
— Как там написано у вас над дверями, над входом в Маррионовскую школу: «Амбит сап…»
— Amabit sapiens cupient caeteri.[21]
— Что означает?..
— Мудрые любят, прочие вожделеют.
— А, славная мысль. Хотелось бы думать, что кое-кто из мудрых действительно умеет любить.
— Любовь, — сказала я. — Мудрыми их делает любовь.
Нахлобучив мне на голову капюшон и связав руки за спиной, меня опять поместили в кузов фургона. Некоторое время мы кружили, без конца поворачивая, потом остановились. Меня высадили из машины и пихнули вперед. Я споткнулась.
— Идите прямо, — рявкнул кто-то. Хлопнули дверцы, взревел мотор, и машина отъехала.
Я пошла и очень скоро натолкнулась на стену. Послышались шаги, они приближались. Жесткие подметки щелкали по асфальту. С меня стянули капюшон.
— Senora, — обратился ко мне солдат морской пехоты, оглядываясь и держа руку на рукояти пистолета за поясом. — Senora, estas bien? Estas herida?[22]
— Я американская гражданка, — выдавила я. — Отведите меня внутрь.
Через несколько часов (расспросы, телефонные звонки, безвкусный кофе, чашка за чашкой) посол разрешил мне помыться в его личной ванной при офисе на самом верхнем этаже, и меня отпустили. Вздрагивая, я добрела на ватных ногах до лифта и спустилась вниз. Стальные двери бесшумно открылись в маленький вестибюль. У стены сидел мужчина и читал газету. Чуть дальше двойные прозрачные двери с небольшой выгородкой из армированного стекла, постом охраны, в тамбуре между ними выходили на каменное крыльцо. От ступеней к железным воротам у проезжей части вела дорожка. Возле тротуара ждал черный автомобиль, в длинном капоте отражалось солнце. Стекла были тонированные. Возле машины, как обозленный лев, расхаживал дядя Дэвид. Сделав пару шагов к двери, я рассеянно глянула на читавшего. Его лицо загораживала развернутая газета, которую он держал перед собой — между нами. И тогда я заметила его руки: на правом мизинце не хватало фаланги.
Я окаменела, не в силах отвести взгляд. Меня затрясло. Только парализующий страх мешал мне броситься наутек. Газету опустили. На меня налитыми кровью глазами смотрел бесцветный коротышка. У него были коротко стриженные каштановые волосы и толстая шея. Я уловила запах знакомого одеколона.
Мы уставились друг на друга. Наконец он негромко сказал:
— Я буду за вами присматривать.
Я открыла рот, но не сумела издать ни звука. На языке вертелось «делать вам нечего». Я собиралась вернуться домой, в Нью-Йорк, возобновить учебу, завершить курс математики. Ничего заслуживающего слежки.
Я сделала полшажка в его сторону. Мне долго не удавалось обрести дар речи, но наконец я сказала:
— Я вас прощаю. — Мой голос звучал едва слышно. Руки дрожали. Я повторила, громче: — Я вас прощаю.
— Обойдусь без…
ebooksa