Конек горестно покивал головой.
— А что случилось? — полюбопытствовал Мэллори.
— По моему виду не скажешь, но я был беговой лошадью.
— Может, я и видел тебя на бегах. Я бывал в Белмонте и Акведуке три-четыре раза в неделю.
— Да я был не очень-то хорош. Когда я родился, на меня возлагали большие надежды, но я изрядную часть своей карьеры провел, бегая в местах вроде Тристлдауна, Латонии и Фингер-Лейкс.
— А как тебя зовут? — спросил Мэллори.
— Вас интересует имя, которое мне дал владелец, или настоящее?
— Пожалуй, настоящее.
— Эогиппус.
— Ни разу о тебе не слыхал.
— Я бегал не под этим именем. Это имя я избрал, когда понял свое истинное предназначение; — Фыркнув, Эогиппус продолжал:
— Как я сказал, я был не очень хорошим бегуном.
— Похоже, ты как раз из разряда тех лошадей, на которых я всегда ставил, — холодно заметил детектив.
— Мой владелец и тренер делали все от них зависящее, чтобы помочь мне добиться успеха.
— Например?
— Первым делом они выхолостили меня.
— И это придало тебе прыти? — с сомнением поинтересовался Мэллори.
— Это придает мне прыти, когда я вижу приближающегося ветеринара, вот что я вам скажу, — с горечью молвил Эогиппус и заржал; эхо его ржания долетело из сумрачных глубин конюшни, словно вздох. — Едва я оправился, меня вернули на ипподром.
— Может, им следовало испробовать шоры, — предположил Мэллори.
— Пробовали.