Се, творю

– Очень хорошо, – ответил академик. – Лучше не бывает.

Когда Алдошин ушел, Наиль некоторое время возвышался над космодромом своего стола совершенно неподвижно и глядел прямо перед собой. Потом, что-то, видимо, решив, тронул кнопку под панелью и сказал очень спокойно и ровно:

– Начальника технической безопасности мне.

– Тут я, Наиль Файзуллаевич, – раздался бодрый голос.

– Вадим, вот какое дело… Надо завтра сделать внеплановую обработочку моего кабинета. По полной программе: непосредственный осмотр, электронное сканирование… В общем, по полной. Чтобы с гарантией. Чтобы я был уверен, что меня не пишут. Насколько в наше время вообще можно быть в чем-то уверенным… И с завтрашнего же дня вплоть до особого распоряжения всех, кто ко мне сюда приходит, сканировать на предмет жучков. В одежде, в обуви, хоть в сережках или нательных крестиках, хоть в волосах… И меня самого на входе непременно проверяйте. Мало ли где могут воткнуть… – Он помолчал и добавил: – И главное – мало ли кто.

2

– Проходите, Константин Михайлович. Присаживайтесь. Где вам будет удобнее? Вам чертежи или диаграммы понадобится показывать?

– Пока обойдемся, наверное. Тут, Борис Ильич, не в чертежах дело. До чертежей, может, и дойдет, но сначала мне бы хотелось изложить основную идею. Боюсь, она на вас произведет такое жуткое впечатление, что продолжения вы не попросите… А где сидеть… – Журанков смущенно улыбнулся. – Где посадите.

– Вот познакомьтесь, наконец, – тоже улыбнулся Алдошин. – Это и есть наш кормилец и поилец. Вы ведь еще не были представлены?

– Не довелось. – Наиль вышел из-за своего необъятного стола, обогнул его по длинной пологой дуге и ровно посреди кабинета приветствовал Журанкова крепким рукопожатием. – Но давно хотел. Рад. Рад встрече. Рад сотрудничеству. Наиль Файзуллаевич.

– Константин Михайлович, – ответил Журанков. – Спасибо вам. Честно сказать, вы меня очень выручили. А кроме того…

– Что такое?

Журанков решительным движением взлохматил волосы у себя на голове – думая, как всегда, что их пригладил.

– А кроме того, именно здесь я нашел свое счастье, – просто сказал он. Фраза прозвучала бы донельзя претенциозно, если б не бесхитростный, чистый взгляд журанковских глаз. Он превратил почти пародийную гальванизацию слюнявой, из старого романа реплики в поразительную по искренности элегию в стиле ретро. И академику, и олигарху стало одинаково неловко. Оба ощутили себя кем-то вроде эксплуататоров детского труда. Привели, понимаешь, в свою каменоломню ребенка катать вагонетку со щебнем – неподъемную, быть может, и для атлета в расцвете сил.

– Это замечательно, – пряча глаза, уронил Наиль и потащился назад, на свой капитанский мостик. Алдошин же неуверенно промямлил:

– Всей душой рады за вас и поздравляем…

Вот уж это точно словно бы вылетело из поместья в Орловской губернии с деревенькой в сорок душ. Разве что сам Журанков не почувствовал разительного несоответствия ситуации и беседы. Академик кашлянул и проговорил:

– Настал момент истины.

– Я догадался, – ответил Журанков. – Плазмоид мой, я так понимаю, в очередной раз никому не понадобился?

Простота этого человека была, конечно, не хуже воровства, но обескураживала. Обезоруживала. Если хочешь с ним наладить хоть какие-то отношения, подумал Наиль, надо быть откровенным, как на исповеди. Потому что сам Журанков ведет себя так, будто вся его жизнь – исповедь. Как он от этакой беззащитности по сию пору не спятил…