Опять долго молчали.
Получается что же, подумал Наиль. Не зря мне нынче припомнилось детство и сладкое чувство засасывания в небо? Будто хоботом втягивало туда… Кто-то, может, назвал бы это: Всевышний позвал. Но я, думал он, держал за руку отца и видел грохочущий храм, где могучие добрые боги куют на благо людей вертолеты, и молиться готов был именно на этих богов. Благоговение… Да, другого слова не выбрать. Когда, подумал он, я сделал первый свой миллион, не было ничего даже отдаленно похожего на тот восторг. Просто, как нажрался от пуза, и все.
А теперь… Теперь ему казалось, что он стал мальчиком снова и снова пришел туда, где чудо. Такое, например, как вертолет. Тяжелый, неуклюжий, разлапистый, воняющий смазкой и бензином, совершенно не похожий ни на что, очевидно способное летать – и с такой легкостью дающий им, всем летающим, форы.
Вечер вкатывался в ночь. За окном, точно белый налив на невидимых в темноте ветвях дедовского сада, дозревали звезды – вот-вот переспеют и треснут от сияния. С детства помнил академик сладкий и гулкий в ночной подмосковной теплыни обвальный шум и земляной стук упавшего яблока. Ищи потом паданцы в траве…
Уж я бы поискал, подумал он, глядя на слепящий разлет созвездий.
– В Штатах, значит… Слушайте, Борис Ильич. А вам космическая стезя глаза не застит? Вы хоть отдаете себе отчет, что нуль-тр-тр – это не только марсианский саксаул? Не только Тау Кита всякая? Это и Кремль, и Белый дом, и бункера стратегического командования, и ракеты в шахтах, и подлодки в океанах, и…
– Не утруждайтесь, Наиль Файзуллаевич. Ряд может оказаться очень длинным. Гохран, например, или Форт-Нокс. Швейцарский банк вот тоже очень показан для гиперпространственных перемещений…
– Вы еще шутите!
– А что остается? Я ученый. Я в фантастику не верю.
– А Журанков ваш – не ученый?
– Тоже ученый.
Стало тихо.
– Надо побеседовать втроем об… этом самом… Об этой тран… тран… нуль… Господи, не выговорить!
– В фантастике это, смолоду помню, называют попросту нуль-Тэ.
– А мы будем называть операцией Ы! – резко наклонившись над столом и опершись на него обеими руками, в сердцах заорал олигарх. – Чтобы никто не догадался!
Алдошин осекся. Чувствовалось, Наиль на грани срыва. Десять лет он пестовал Полдень и тратился на него. И вот результат. Сюрприз был слишком внезапным и слишком обескураживающим. А кровные денежки-то ежесекундно и неудержимо испарялись – и во время еды, и во время сна, и даже во время этого разговора… Занервничаешь тут.
Наиль взял себя в руки. Выпрямился, несколько раз глубоко и медленно вздохнул.
– Извините, – сказал он. – Терпеть не могу повышать голос. Это от удивления.
– Я тоже виноват, – смиренно ответил Алдошин. – Привычка к несерьезному тону в крови интеллигенции. Реакция на перекормленность патетикой. Но это не значит, что мы и на самом деле не можем ни к чему относиться серьезно…
– Вот нам сейчас только интеллигенцию обсуждать, – огрызнулся Наиль. – Чтобы уж совсем крышу снесло. Нет, мы этим заниматься не будем. Лучше давайте-ка через пару дней… да, в четверг… встретимся опять же попозже вечерком интимненько с вашим гением и все обмозгуем спокойно и неторопливо. Но… Помните, в «Семнадцати мгновениях»? Так, чтобы об этом знали только три человека: вы, я и он. Хорошо?
ebooksa