Журанков задал простой отцовский вопрос, а сам, смущенно и завистливо глядя на эти бугры, думал: и я бы мог быть таким. Если бы… Если бы что? Страшно было даже пытаться ответить на этот вопрос. Если бы родители его меньше любили? Если бы он меньше читал? Если бы не колдовское очарование комплексных чисел, которые, когда нормальных пятиклассников начинают мягко мерцающими в ночи руками исподволь манить ведьмы, русалки, рабыни и гейши, сразили Журанкова изумительной истиной: можно суммировать действительное и мнимое и получать вполне функциональные и крайне важные единства?
Вовкины мышцы в ответ прервали на миг свое подкожное блуждание, потом заходили снова.
– А чего? Нормально.
– Слушали старшеклассники-то?
– Весьма.
– Про что рассказывал?
– Как мы Светицховели спасали.
– А-а… Хорошая история. Когда ты нам излагал, мы с Наташей, честно скажу, тоже уши развесили. По телику так подробно не было. Ветчину будешь себе резать? Не убирать в холодильник?
Вовка обернулся с бритвой в руке; одна щека обнаженно розовела, а по другой точно первой ходкой снегоочиститель прошел. И подбородок оставался как у Деда Мороза, в белой бороде.
– Опять, папка, ты раньше меня позавтракать успел… Не понимаю, когда надо вставать, чтобы не ты мне бутеры резал, а я тебе…
– А ты с вечера.
– Заскорузнут, – улыбнулся сын.
– Так убирать?
– Не. Погодь. Дай поразмыслить. Буду.
– Тогда я оставляю.
– Оставляй. Ты побежал?
– Нет еще. Хочу, вообще-то, с тобой мужской разговор поговорить.
– Звучит жутко. Может, не надо?
– Надо, Федя, надо.
Вовка тяжко вздохнул.