Через несколько дней Джоан встала пораньше — совершить утреннюю пробежку, а заодно и расклеить плакаты. Она остановилась, чтобы прикрепить химической сваркой постер «Американского союза борьбы за гражданские свободы» на стену общаги Тэйер-Холл, и вдруг услышала, как где-то вверху открылось окно. С третьего этажа спустилась нейлоновая лестница, и через подоконник перемахнула фигура в бархатном плаще с капюшоном. В окне спальни показалась веснушчатая блондинка — преданная бостонка, суда по татуировке шпиля Старой Северной церкви на левой груди; девушка наклонилась, чтобы поцеловать посетителя на прощанье. Человек в плаще вручил ей красную розу, помахал и, быстро спустившись на землю, оказался футах в пяти от Джоан.
— Ну привет, — сказала Лекса Тэтчер, стягивая с головы капюшон; ее любовница тем временем сматывала лестницу. — Что, решила похулиганить на рассвете?
Джоан не знала, что на это ответить, поэтому сказала:
— Вы порнограф.
— Да, — сказала Лекса, — а ты курящая католичка. Один мой друг из Массачусетской группы исследований общественных интересов[111] жаловался на твое неполиткорректное отношение к использованию табака, так что я ожидала, что рано или поздно мы с тобой столкнемся. Ты Джоан Файн, да?
Джоан кивнула. Она неосознанно глянула на окно, из которого вылезла Лекса.
— Это Эллен, — сообщила ей Лекса. — Эллен Левенгук, или Киска Лес Би. Мой фотограф и кинооператор.
— А.
—
В ресторанчике «Вурстхаус» на Гарвард-сквер кучерявый студент из Туниса, приехавший учиться по обмену, подал им бифштекс с яйцами; а также свежесваренный никарагуанский кофе — философски обоснованный, из бобов, собранных бывшими сандинистами[112]. Под влиянием новой волны промискуитета курить в общественных местах снова ненадолго разрешили, так что, пока Лекса сыпала себе в кофе такое количество сахара, которое раскочегарило бы армию гипогликемиков, Джоан закурила «Мальборо» и завербовала блюдце под пепельницу: эти взаимодополняющие вредные привычки, как они потом будут всем говорить, послужили первым предзнаменованием зарождающейся вечной дружбы.
— Ну так вот, мы на пути к новой сексуальной революции, — сказала Лекса, отвечая на вопрос о своих кинематографических амбициях, — и судя по тому, как после первой все развопились и откатились назад, думаю, в этот раз нужен какой-нибудь культурный маячок, который будет указывать путь или, по крайней мере, породит в умах ебущихся какие-нибудь идеи…
— Культурный маячок? — переспросила Джоан. — Порнофильм станет культурным маячком?
— Ну… — Лекса вскинула руки, — ну, может, и не так чтобы
— Довольно амбициозно, — отметила Джоан, поразившись отваге Лексы. — Хотя я тут не специалист.
— Это как раз лучшее. В Америке тут и
— Знаешь, а ведь тебя будут пикетировать все группировки за семейные ценности отсюда до Калифорнии…
— Почему фильм и станет гарантированным блокбастером.
— …уж не говоря про множество леваков. Моя соседка Пенни наверняка скажет, что, поскольку почти все грунтовые воды в Новой Англии непригодны для питья, есть более важные поводы для беспокойства, нежели чьи-то эротические фантазии.
Лекса вытащила сигарету из пачки «Мальборо» Джоан и закурила.
— Случилось так, что мне очень много известно о том, как в этой стране движется чистая вода, — сказала она, — а любой, кто скажет, что чистая вода и экстаз — взаимоисключающие цели, — псих. Думаешь, твоя соседка пожелает дать обет безбрачия, пока в Бостонской гавани не смогут снова жить омары?