Тайна исхода

— Мне это не нравится, — ответил Фейсал.

— Думаешь, мне это нравится? — разозлился Абдулла. — Но или мы сделаем это, или придется держать ответ перед Халедом.

Фейсал глубоко вдохнул. Он забивал скот на ферме с самого раннего детства. Здесь было то же самое. Скот для забоя.

— Ладно, — согласился он и взял автомат на изготовку. Внизу пронзительно закричали.

— На счет «три», — предложил Абдулла.

— На счет «три», — согласился Фейсал.

— Один, — начал считать Абдулла, — два…

ГЛАВА 31

I

Огюстэн вернулся домой разбитым и встревоженным. После сцены с Фаруком, когда тот его стукнул, полицейский относился к нему с таким презрением, что он совсем упал духом. Он спросил разрешения навестить Нокса в участке, но в ответ Фарук рассмеялся ему в лицо. Обычно Огюстэн отличался жизнерадостностью и оптимизмом, но только не сегодня. Он не помнил, чтобы ему приходилось так плохо.

Какая-то сумасшедшая тетка высунулась с нижнего балкона и начала кричать ему о насильниках, которых он приводит в гости. У него не осталось сил даже ответить ей в том же духе.

Он насыпал лед до середины бокала, открыл новую бутылку односолодового виски и отнес его в спальню, где поставил на стол. Затем он подошел к шкафу и поднял стопку футболок. Папку трогали. Это точно. И неудивительно. Нокс ничего не сказал по телефону, он ведь был мужчиной, а мужчины такие вопросы не обсуждают, хвала Господу. Но Огюстэн заметил в его голосе легкое колебание. Тогда он отнес его на пережитые волнения. И только позже сообразил, что тому наверняка потребуется чистая рубашка и он обязательно натолкнется на папку. Это был знак судьбы. Она всегда воздавала по заслугам.

Он вытащил фотографии и разложил их на одеяле. Ему больше всего нравилась первая, в том числе и потому, что ее подарила сама Гейл. На ней были сняты они втроем ближе к вечеру в пустыне, обнявшись за плечи и счастливо смеясь, на фоне красно-золотых песчаных дюн и низких розовато-лиловых и оранжевых облаков, напоминавших жуков, ползущих по яркому синему небу. Снимок сделал седой бедуин, на которого они случайно наткнулись: казалось, он появился ниоткуда вместе со своим одиноким печальным верблюдом. Огюстэн, Гейл и Нокс. В тот день с ним что-то произошло. Когда Гейл подарила ему фотографию, он не смог засунуть ее в обычный альбом и хранил в отдельной папке. Позже к ней добавились другие с ней и Ноксом, но больше, где она сфотографирована одна.

Он не заметил, как выпил весь бокал, и плеснул в него еще виски.

Зачем останавливаться на одной женщине, если можешь иметь двадцать? В глубине души он всегда испытывал презрение к верности. Каждый мужчина вел бы себя так, как он, если бы мог себе позволить. Моногамия для неудачников. Может, он просто старел, но вечера, проведенные с Ноксом и Гейл, показали ему всю ущербность той жизни, которую он вел. Ему все труднее становилось находить себе женщин. Он потерял контроль, а может, интерес. И у него появилось совсем иное желание. Он не мог понять, чего именно хочет, но оно становилось все сильнее, и новые победы над женщинами перестали радовать. Однажды пару месяцев назад он проснулся и, поддавшись неудержимому желанию, оторвал от стены огромный кусок обоев, напоминавший коросту.

Инстинкт вить гнездо! Боже мой! До чего он дошел!

И все же это не было любовью. Как это объяснить Ноксу? Ему очень нравилась Гейл, но он не домогался ее и не пытался завоевать. У него не щемило сердце от того, каким взглядом она смотрела на Нокса. Потому что на самом деле его мучило не это, а та искра, которая между ними проскочила, застав обоих врасплох.

Одна из неожиданных опасностей археологии заключалась в том, что жизнь других становилась невольным упреком для своей собственной. Продолжительность жизни древних александрийцев достигала тридцати пяти лет, то есть меньше, чем он уже успел прожить. И им удалось успеть так много! В отличие от него.

Он был недоволен своей жизнью. И стал покупать виски ящиками.

Он лежал на кровати, закинув руки за голову. И смотрел на свежевыбеленный потолок, понимая, что ночь будет долгой.