— Да, сэр! — радостно откликнулся Лайам и принялся рыться в сумке, висящей у него на боку.
— Нет-нет! — произнес Марциус с нескрываемым отвращением. — Ренфорд, не будь большим дураком, чем тебя сотворили боги. Я не желаю возиться с твоими картами под дождем. Принеси их ко мне в контору, завтра утром. Ты знаешь, где она находится?
— Конечно-конечно! Я буду там, я…
— Рано утром, Ренфорд. И принеси все карты.
И торговец отошел, не добавив больше ни слова; грузчики, продолжая работать, расступались перед ним, словно песок, разметаемый незримой метлой. Охранник двинулся за хозяином, на прощанье одарив Лайама брезгливой ухмылкой, от которой его шрам задвигался, словно гигантский червяк.
Как только Марциус отошел достаточно далеко, Лайам негромко выругался. «Я тебе не собака, чтобы ползать на брюхе!» — подумал он и распрямился с облегченной улыбкой. Да, изображать из себя почтенного иерарха куда приятнее, чем трусоватого книгочея, решил Лайам и двинулся к портовым воротам.
Он шагал вверх по крутым улицам, ведущим от порта к месту его обитания. Грязная дождевая вода с тихим журчанием стекала по канавам к морю. Добравшись до городских кварталов, Лайам остановился и оглянулся.
Вокруг галиона Марциуса по-прежнему кипела работа, но с этого расстояния могло показаться, что там трудятся муравьи, а остальные корабли, стоящие в гавани, словно перекочевали туда с модели Тарквина. У Лайама появилось ощущение, будто он способен протянуть руку и вымести всю свинцово-серую воду из бухты или подхватить на ладонь любой галион. Или, ухватившись за Клыки, вырвать их из моря прямо с корнями.
Интересно, Тарквин тоже испытывал нечто подобное, когда стоял над моделью и творил свое заклинание? Может, он чувствовал себя божеством, восседающим на горной вершине? Вокруг бесится буря, но он ее даже не замечает. Он способен в любое мгновение протянуть руку и перекроить мир на свой лад… Лайам смахнул воду с лица, еще раз проклял промокший сапог и снова зашагал к своей, казавшейся сейчас такой уютной, мансарде.
Он мягко улыбнулся служанке и вежливо с ней поздоровался. Девушка вздрогнула и отвернулась — видимо, вспомнила его волчью усмешку. Лайам печально пожал плечами и отступил к лестнице.
Визит к леди Неквер был назначен на вторую половину дня. Переодевшись в свой третий — и последний — наряд и развесив для просушки ту одежду, в которой он проходил все утро, Лайам понял, что ему нужно чем-то занять себя, и со вздохом уселся к столу. Его бумаги по-прежнему лежали нетронутыми, равно как и стопка еще не разрезанных книг. Так много чистых листов…
Прибыв в Саузварк, Лайам искренне намеревался засесть за работу; он даже специально купил для того дорогую бумагу. Сотни листов — из них за четыре месяца исписано всего три. Вот итог всей его деятельности: три жалких листика черновых записей и набросков. Ну и, конечно, кое-какие карты, часть из которых ему удалось продать. И чем он только занимался все это время?
Бродил по городу дотемна, ни на чем не останавливая внимания. Грезил у окна, глядя на порт. Купался в бухте Тарквина.
Лайам перетасовал исписанные листы, но их количество от этого не увеличилось. И как ему с ними теперь поступить? Списка подозреваемых среди них не было — он мирно покоился в кармане у Кессиаса, — но Лайам и так помнил его наизусть. Теперь некоторые имена из этого списка обрели лица.
Аптекарь, торговец, женщина с обольстительным голосом, менестрель. Возможно, к ним следует приплюсовать официантку, которую зовут Доноэ. Первые двое уже известны ему, остальные все еще прячутся за чертой неизвестности. Он даже не уверен, удастся ли их разыскать по обрывочным воспоминаниям Фануила. Да, ему сейчас стоило бы кое-куда наведаться, но если он и дальше будет бегать по городу в мокрой одежде и продырявленных сапогах, то наверняка вскоре сляжет в постель или вовсе себя угробит.
Печально вздохнув, Лайам отодвинул бумаги и пошел к сундуку. Там под слоями белья, одежды и всякой всячины скромно полеживал плотно набитый мешочек из парусины. Лайам достал его и вытряхнул содержимое на одеяло.
Серебряные и золотые монеты весело зазвенели, — так приятно звенеть могла лишь солидная сумма. Из груды монет Лайаму тускло подмигнули два-три драгоценных камня: здесь, в полутьме мансарды, их яркие, живые цвета едва угадывались.
Целое состояние по меркам Саузварка; одной серебряной монеты ему хватало, чтобы оплатить свое месячное проживание. Тут же их было более полусотни, и почти столько же золотых — разной чеканки, с лицами неведомых королей и надписями на языках, никогда не звучавших в Саузварке, но это значения не имело. Золото всегда остается золотом, а серебро — серебром, и неважно, чья там голова на монете.
Лайам взял парочку золотых монет, немного поколебался, прихватил еще и третью и уложил их в поясной кошелек. Затем он вернул остальные монеты в мешочек, а мешочек — в сундук, вышел из дому и быстро зашагал по улице.
Первое, что он сделал, это приобрел новый плащ из плотной торквейской ткани, которая, по словам продавца, не пропускала ни капли воды, и заказал в приличной на вид мастерской несколько теплых зимних костюмов. Блеснуло золото — и портной мгновенно засуетился, сделался чрезвычайно угодливым и пообещал проследить, чтобы «результат был превосходным». Лайам сразу почувствовал себя важной персоной; а новый плащ и вправду оказался гораздо теплее старого.
ebooksa