Ефрейтор Икс [СИ]

22
18
20
22
24
26
28
30

— А при чем тут коммунизм?.. — ошарашено спросил Павел, ничего не понимая.

— При том… Браконьеры прилетали на охоту. Вы ж понимаете, что простые браконьеры на вертолетах не летают. Отец писал куда-то, директору заповедника говорил, что если опять прилетит, то непременно его собьет. Так директор его чуть из заповедника не выгнал. Хорошо, отца тут каждый знает, да и дедушку помнят. Вот и скажите мне, что это за социализм такой, если для кого-то законы есть, а для кого-то не писаны? И так везде и всюду. И попробуй, где скажи, или напиши в газету. Обвинят черт те в чем: в антисоветизме, оппортунизме, низкопоклонстве… Все по Марксу. Он еще в своем "Манифесте" писал, что для бюрократа все государство в личной собственности. И бюрократ всякую критику в свой адрес воспринимает, как посягательство на свою личную собственность, то есть — на государство. Каково? — она выжидательно поглядела на Павла.

А тот с ужасом понял, что ничего этого не помнит, хоть и сдавал кандидатский минимум. Вот так таежная деваха!

Назад шли нагруженные мешками с травой. Коллекции Павла занимали только один мешок, а тащить пришлось целых три. Он приторочил их к рюкзаку, и со стороны, наверное, сам казался мешком на ногах.

До кордона осталось день пути, солнце клонилось к закату. Павел, как робот, шагая за Виленой, спросил:

— Не пора ли на ночлег устраиваться?

Она коротко бросила через плечо:

— Рано еще…

Павлу показалось, что она с нетерпением посматривает вперед, а вскоре и выяснилась причина ее нетерпения; из-за поворота тропы показался человек, и Павел тут же узнал Андрея Степановича. А Вилена радостно воскликнула:

— Вот теперь пора и на ночлег устраиваться!

Помогая Павлу освобождаться от поклажи, Андрей Степанович, посмеиваясь, говорил:

— Ну, вертихвостка, захомутала таки мужика…

— Ничего, мне не тяжело, — проговорил Павел, растирая плечи, нарезанные лямками рюкзака, — а помогла она мне здорово…

Привычно принялись готовить ночлег. Вилена, прихватив удочку, ушла к речке. Раскряжевывая в два топора сухостоину, Павел с лесником перекидывались ничего не значащими фразами, но что-то потянуло Павла за язык, он проговорил:

— Хоть и красавица дочь у тебя, Андрей Степанович, но и я с понятием. Да и староват я для нее…

— Дурак ты паря… — Андрей Степанович усмехнулся. — Это ты для Ленки староват? Не смеши… А Ленка, если влюбится, меня слушать не станет, по-своему поступит. Возраст тут ни при чем, любовь-то не выбирает… Гонтарь это наверняка знает, потому и начал вокруг нее как индюк вертеться. А ведь женат, и, говорит, жену свою любит. Ленка-то его сразу распознала. А услал я ее подальше, чтобы не выкинула чего.

— Так ведь я мог оказаться каким-нибудь эдаким…

— Не мог, — отрезал Андрей Степанович. — Человека, как и любого зверя, по повадке сразу видно. Я только заметил, как ты стараешься на муравья не наступить, так сразу про тебя все и понял…

Павел смутился. Он действительно, когда ходил, старался не наступать на всякую живность, копошащуюся под ногами. Думал, что этого никто не замечает. Эта странность в нем была с детства; он рыбачил, охотился, но еще ни единого живого существа не убил бессмысленно, просто так, или нечаянно.

— Ленка хоть и может постоять за себя, — продолжал Андрей Степанович, — но все равно страшно мне за нее. В мать она, такая же открытая и безоглядная… Встретит ли счастье свое? Мать-то ее с кровью выдрал из лап одного… А то так бы и зачахла…