Ефрейтор Икс [СИ]

22
18
20
22
24
26
28
30

Павла вдруг осветило фарами вывернувшейся из-за поворота машины. Он отскочил, но машина резко затормозила, фары погасли, и в свете тусклой лампочки, горящей над дверью подъезда, Павел разглядел видавшую виды "Ниву" профессора Батышева. Он открыл дверцу, спросил ворчливо:

— Надеюсь, ты его не убил?

— Бог вовремя остановил руку… — хмуро бросил Павел. — Да теперь жалею…

Профессор мотнул головой:

— Садись.

Павлу ни о чем не хотелось разговаривать с Батышевым. Вообще ни с кем не хотелось разговаривать. Забиться бы в тайгу, в глушь, погрузиться в ее тишину и свое одиночество, и ни о чем не думая, слушать шум ветра в ветвях, лежа у костра на лапнике, слушать ночи…

Помедлив, все же сел рядом с Батышевым, и он тут же рванул с места, благо, на подъездной дорожке никого не было по случаю позднего времени и дождя. Мимо понеслись освещенные окна домов, уличные фонари; блестки света прыгали в каплях дождя на ветровом стекле. Шуршали шины по асфальту, с глухим треском, словно рвали мокрую ткань, машина пролетала лужи, в щели неплотно закрытого окна свистел ветер. Мало-помалу Павел успокоился. И когда через полчаса профессор повернул машину на заросшую лесную дорогу, успокоился совсем. Не хотелось больше думать ни о Гонтаре, ни о потерянном Университете, ни даже о Вилене, которую не видел с самой весны, а видеть хотелось, так хотелось видеть! До сегодняшнего дня.

Лесная дорога вскоре затерялась среди кустов подлеска, осталась лишь чуть приметная колея. Опасно кренясь, машина проплыла еще несколько метров по колее, и тут свет фар уперся в мощную колоннаду древесных стволов. Профессор сейчас же выключил мотор и погасил фары, но Павел успел узнать кедры.

Батышев распахнул дверцу и вылез в темную влажность леса, в мягкий шум ветра, под редкие дождевые капли, каким-то чудом, пробивающие густые кроны. Павел вылез следом, ноги тут же утонули по щиколотку в мягком ковре хвои, много лет копившейся здесь. Под одним из кедров лежал толстенный обрубок бревна, профессор подошел к нему, сел, привалившись спиной к мощному стволу. Он уверенно двигался в темноте, как в собственной квартире, видимо, тоже обладал хорошим ночным зрением, как и Павел, для которого любая, даже самая черная ночь, казалась серым полусумраком. Павел присел на бревно рядом. Ветер глухо шумел высоко над головой, а здесь лишь гулял легкий сквознячок.

— Я уже лет двадцать приезжаю сюда посидеть, подумать, отдохнуть от всего… — Глухо проговорил профессор. — Здесь их девять штук, стариков… Чудом уцелели…

Павел молчал. Говорить ему уже было нечего. Он только ждал, когда профессор выскажет все, что хочет, ненужное и никчемное, чтобы потом сидеть и бездумно смотреть в ночь, и слушать ветер. Но профессор только проговорил:

— У меня друг был, еще в студентах, на геологическом учился… Его тоже посадили. Он так и сгинул где-то, а я вот живу… — и замолчал.

Павел сидел, прислушиваясь к шипению ветра в кронах кедров, и постепенно уходило все в прошлое; и Гонтарь, и Фирсов. Что же делать, если ничего не поделаешь?.. Собственно говоря, никакой катастрофы не произошло; просто, придется начать все сначала. Он ведь так и остался младшим научным сотрудником. Мало ли что из аспирантуры его выгнали, из Университета-то не гонят…

…На следующий день все пошло, как и прежде; будто ничего не произошло, Гонтарь был как обычно вежлив и спокоен, и с Павлом разговаривал обычным тоном. Павел его на всякий случай предупредил, что доработает до зимней сессии, и перейдет на другую кафедру. Уже не чувствуя себя работником этой кафедры, Павел чисто по привычке пришел на очередное заседание кафедры, сел в сторонке со скучающим видом. Он в пол-уха прислушивался к обычной текучке, равнодушно дожидаясь окончания. Наконец, все вопросы исчерпались, кто-то уже отодвигал стул, но тут Гонтарь спросил:

— Павел Яковлевич, что там у вас с милицией? Какая-то драка, поножовщина… Объясните, пожалуйста…

— А кто вам сообщил эту чепуху? — удивленно спросил Павел.

Гонтарь изумленно приподнял брови, и, оглядывая всех присутствующих, произнес, как бы про себя:

— Изумительно! Драку с поножовщиной, и попытку изнасилования он называет чепухой.

Павел пожал плечами:

— Да ничего страшного не произошло. Я как-то возвращался домой, а в подъезде трое парней приставали к девушке, я их просто вышвырнул из подъезда…