— Посмотрим… — проворчал Павел, и пошел в кочегарку.
Прихватив там лопату, он вернулся к крысе. Котофеич все так же бестолково бегал по ней, не понимая, с какого конца приступить. Она была, пожалуй, побольше котенка раза в два. Павел подхватил котенка под живот, и попытался поднять, но тот вцепился в крысу, и Павел поднял их вместе. Еле-еле отодрав его от крысы, Павел рубанул ее пару раз лопатой, и снова посадил на нее котенка, и тут он учуял… Растопырив лапки, с рычанием вгрызся в сочащийся кровью разруб.
Черкасов сказал изумленно:
— Неужто будет крыс ловить?
— Посмотрим… — обронил Павел, втыкая в землю лопату, чтобы стереть с нее крысиную кровь.
Он напился чаю и собрался идти в казарму спать, вышел на крыльцо. Из темноты доносилось вурдолачье урчание и смачный хруст. Павел позвал котенка, но тот, похоже, и ухом не повел. Пожав плечами, Павел пошел спать. В шесть часов он поднялся, и пошел на кухню, растапливать печку. Котенок сидел на своей добыче и самозабвенно жрал. Он уже раздулся, как шарик, но оторваться не мог. Павел испугался, как бы он не лопнул, хотел оторвать от крысы, но не тут-то было! Тем более что котенок до ушей вымазался в крови. Плюнув, Павел ушел на кухню. В конце концов, зверю виднее, сколько есть…
Он помыл посуду после завтрака, сбегал по включению, вернулся перед обедом на кухню — Котофеич жрал. Возможно, он успел отдохнуть, и только что вернулся к добыче, но Павлу не верилось. Из совершенно круглого клубка шерсти торчал пушистый хвостик и тоненькие лапки с растопыренными выпущенными коготками. От крысы осталась только задняя часть и вывернутая наизнанку шкура. Павел помыл полы на кухне, когда раздувшийся Котофеич приковылял с улицы. Он заполз в кладовку и улегся спать на свой бушлат. Голынский неодобрительно покосился, но высказывать свое мнение поостерегся. После отъезда Харрасова он форменным образом увял. Павел оглядел кухню, проговорил лениво:
— Я пошел на станцию. Сменщик придет, если что не понравится, пусть пишет заявление в трех экземплярах…
Котофеич спал, раскидав лапы. Павел поднял его на руки. Тот даже не проснулся, только скорчил недовольную морду. Павел положил его на крышу капонира, на весеннее солнышко, и сам, сходив за полевым телефоном, пристроился на солнышке рядом с котом.
…Павел рассмеялся, вспомнив о своем Котофеиче. Подумал, что нынешний кот, не чета Котофеичу, так себе, рядовой котишка небольшого размера, черного с белым окраса. Котофеич-то вымахал, метр двадцать с хвостом… Обгладывая мослы, похрустывая зубочками чеснока, высасывая костный мозг, Павел думал, что в армейской жизни искать концы смысла нет, мало того, что он многих не помнил, там и дел-то особых не было. Ну, набил пару раз морду Харрасову… Что, он через четверть века спохватился, мстить решил? Чепуха, даже если он стал крутым бандюганом.
Помыв миску, Павел оделся и пошел в школу. Однако сделал крюк, и подошел к трамвайной остановке. Здесь, на пустынных улицах частной застройки, вычислять топтунов было плевым делом. Минут через пять к остановке вышел неприметный мужичок, встал на противоположном конце платформы. Павел разглядывал его краем глаза, пытаясь определить, топтун или не топтун? Павел нарочно встал так, чтобы оказаться у задней двери трамвая, которые частенько не открывались. Правильно рассчитал. Пока не спеша, шел к средней двери, мужичок уже вошел в переднюю. Павел влез на подножку, и остановился, держась за поручень. Передняя дверь с грохотом задвинулась, дернулась и средняя, и тогда Павел спиной вперед прыгнул наружу. Мужичок и ухом не повел. Одно из двух; либо не топтун, либо опытный топтун. И Павел напрямик зашагал к школе. В улице наткнулся на "жигуленок", стоящий у обочины в тени тополей, в машине сидели двое парней и о чем-то беседовали. Павел демонстративно записал номер, они не обратили ни малейшего внимания. М-да, эскорт… — проговорил про себя Павел. Он все больше склонялся к мысли, что опять пора брать языка. Вот ведь положение! Взять любой боевик, ведь там ловкий сыщик или крутой опер мастерски раскрывают преступление только потому, что кого-то убили, или что-то украли. Но ведь тут еще никого не убили, и ничего не украли. Как же раскрыть еще не совершенное преступление? А самое паршивое, что убить-то пытаются не кого-нибудь, а именно Павла. И ведь пока не убили, попробуй узнать — за что?
Павел поболтался по школе и пошел в свою слесарку. Но электричества все еще не было, так что писать в слесарке было невозможно, а сидеть в дверях, Павел поостерегся. Слишком много было вокруг удобных позиций для снайпера. Он перетащил из машинного отделения стальные листы, прислонил их к шкафу. Ну вот, без гранаты его теперь не возьмешь. А ее еще зашвырнуть надо. Как ни кидай, все равно в шкаф угодит. Он уселся в полумраке за шкафом, вытянул ноги, привычно потрещал барабаном нагана, положил на стол перед собой.
Неужели его теперь пасет какая-то гнида из его армейской юности? Черт, да вполне может быть! Половина каждого призыва были из Новосибирска, из Новосибирской области, да и из нынешнего места обитания Павла множество народу было. Павел даже встретил в троллейбусе в первое послеармейское лето Мухина, парня из Харрасовского призыва. Мухин, как и все "деды", основательно получил в драке в столовой, а тут, увидев Павла, разулыбался, двинулся навстречу, заранее протягивая руку. Воскликнул:
— Пашка, ты как тут?!
— Да вот, в Университете учусь… — проговорил Павел, пожимая руку.
Мухин весело хохотнул, воскликнул:
— А здорово вы, салаги, нам тогда задали!
— Дак ведь сами нарвались…
— Паша, это ж традиции… Положено, чтобы деды салаг дрючили…
— А положено, чтобы из-за бабы штыком тыкали, а потом замполиту закладывали, что, мол, спал на посту?
ebooksa