— Признаюсь, — прошептал Веллингтон, туго затягивая шнурок, — что использование вами своей женственности в качестве оружия я нахожу глубоко разрушительным. Действуйте... с осторожностью... пожалуйста, — раздельно прошептал он ей в ухо под каждый новый рывок шнуровки.
Вздохнув, Элиза задумалась над этим неожиданным откровением. Само по себе это было совсем неудивительно; удивительным было то, что он об этом сказал.
Бросив на нее взгляд, — который был слишком долгим, чтобы принять его за поощрительный, но уже и не таким грозным, как несколько мгновений назад, — Веллингтон собрал свое вечернее одеяние и исчез за ширмой, чтобы тоже переодеться. По-прежнему ощущая некоторый трепет в теле после их возни на кровати, Элиза испытывала искушение заглянуть к нему, но решила, что там есть некоторые секреты, которые ей пока что знать не нужно. К тому же она и так уже его достаточно возбудила (да и себя тоже).
Пока Веллингтон облачался в свой сшитый на заказ вечерний наряд, Элиза занялась еще одним организационным вопросом. Она стала молча и внимательно обследовать стены.
Простукивание кончиком пальца не выявило отверстий для наблюдения, которые всегда представляют опасность в таких старых домах, как этот.
За картинами, под кроватью, внутри или вокруг разных небольших деталей оформления комнаты глаза ее искали провода или какие-нибудь хитроумные изобретения, вроде впечатляющего ауралскопа Веллингтона.
—
Изящная редкая ваза, которую Элиза осматривала в этот момент, заплясала в ее руках, и пришлось крепко схватить ее, чтобы не уронить. Она подняла вазу, сделав вид, что готова швырнуть ее в него, но только тут заметила, что он наполовину раздет, и из-под рубашки виднелось так много его обнаженного тела, сколько она еще никогда не видела.
Это должно быть что-то серьезное.
— Я пытался быть вежливым и не звать тебя, как свою охотничью собаку, — произнес он, отчаянно жестикулируя в сторону стоявшего у окна граммофона; лицо его при этом было не строгим, а бледным. — Но приходится, ничего не поделаешь. Принеси мне мои запонки.
Затем он одними губами произнес какое-то слово, которого Элиза понять не смогла. После третьей, уже раздраженной попытки она наконец разобрала, что это был
— А там ты смотрела? — спросил Веллингтон из-за китайской ширмы, протягивая Элизе ее перевязь с холодным оружием. — Ну ладно, продолжай искать.
Она одобрительно кивнула, принимая от него свое кожаное снаряжение. Веллингтон быстро учится.
Вынув свой любимый нож «Эльснер», Элиза отжала боковую стенку роскошного, красиво отделанного прибора и заглянула внутрь. Ее взгляду предстало хитросплетение из часового механизма, каких-то кронштейнов и шестеренок, во многом напоминавшее ее собственный граммофон; но затем ее внимание привлек вращающийся цилиндр, вставленный в свое гнездо. Граммофон не был заведен, но цилиндр все равно вращался, и тут она заметила тонкую проволочку, которая тянулась из граммофона к стене. «Отличная работа, Велли».
Едва успела она мысленно произнести эту похвалу, как Веллингтон Торнхилл Букс выступил из-за ширмы и остановился напротив небольшого камина, как будто ожидая ее одобрения.
Она тихонько хихикнула, а затем извлекла из подставки граммофона музыкальный цилиндр. Когда комнату заполнили звуки «Старой песни о любви», она подошла к нему и радостно улыбнулась.
— Удачно выбранное место, чтобы поместить туда записывающее устройство, но, естественно, у него есть свои недостатки, — сказала она. — Пока играет музыка, мы можем спокойно разговаривать, если только будем делать это достаточно тихо.
Веллингтон облегченно вздохнул, а затем сделал шаг назад. Он поправил очки и выпрямился в полный рост.