— Вот и я о том же. Ты хоть знаешь, куда идешь?
— А какая разница, вокруг одна вода… И вообще я скоро упаду. И буду лежать.
— Если хочешь принять от меня первую помощь (небескорыстную, разумеется), то я могу, во-первых, унять твою боль и дать тебе сил, а во-вторых, указать тебе дорогу к жилью. Ты хочешь такую помощь?
— А ты как думаешь? — огрызнулся Пауль.
— Мне нужно твое согласие. Желательно — письменное, по всей форме. Но с учетом твоего состояние это можно будет сделать задним числом, а на данный момент ограничиться устными подтверждением. Итак, Пауль Леверкюн, согласны ли Вы принять от меня вышеуказанную помощь, вознаграждение за которую будет оговорено в ходе нашей следующей встречи?
— Помоги, все что хочешь отдам… Хотя бы плечо подставь.
— Согласен или нет?
— Согласен!
Боль начала затихать, и Паулю стало тепло, несмотря на дождь, как будто бы где-то наверху вместо холодной воды включили горячую. Сил заметно прибавилось.
— Вот и чудненько, вот и славненько! — засмеялся невидимый собеседник. — Значит так. Увидишь первый же поворот, свернешь. Там будет ферма Ниверник. Иди туда, а там все будет как надо. Через три ночи я к тебе приду.
Пауль стал ждать, что еще скажет голос из дождя, но ничего больше не услышал. Постепенно дождь начал утихать. Еще не совсем стемнело, и Пауль стал различать дорогу впереди себя. Своего тела он почти не чувствовал, как будто был сильно пьян. Через какое-то время он заметил поворот направо — узкую дорожку, которая уходила куда-то в сторону. Не задумываясь о том, куда может привести эта дорога, Пауль свернул. Он шел по ней достаточно долго. Дождь постепенно стал превращаться в туман. Впереди сквозь сумерки проступил силуэт какой-то постройки. Чем ближе подходил Пауль, тем яснее было, что перед ним обыкновенная ферма, одна из тех, которые так раздражали его: низенький каменный дом, такой же каменный сарай, куча навоза во дворе. В сарае горел свет. Пауль подошел к дверному проему и молча заглянул внутрь. Женщина, сидевшая спиной к нему на низком трехногом табурете, доила корову. Рядом на утоптанном земляном полу стояла неровно горевшая керосиновая лампа. Пахло хлевом. Из хлева шла волна тепла и домашнего спокойствия. «Ну вот — дошел. И что? Что она сделает? Позовет на помощь? И меня спокойно добьют здесь…» Корова тяжело вздохнула, ее бока заходили. Женщина обернулась.
— Мадам… — произнес Пауль стараясь говорить как можно внятней, несмотря на то, что нижняя челюсть плохо слушалась его. — Я ранен… Мне помощь… Нужна…
Женщина пристально посмотрела на него, еще несколько раз потянула за коровьи соски, убедилась, что все молоко выдоено, одобрительно похлопала корову по боку, взяла из-под коровы полное ведро и поставила его около выхода. Потом подняла с пола лампу и поднесла ее к самому лицу Пауля, осмотрела его, потом сделала шаг назад, снова осмотрела, покачала головой и неодобрительно поцокала языком.
— Мадам, — прошептал Пауль, — я прошу Вас… Вы говорите по-французски?
— Да, — ответила женщина. — А Вы, значит, раненый? — по-французски она говорила с местным акцентом и достаточно медленно. Она снова принялась разглядывать Пауля, нахмурившись..
В том, что любая крестьянка сразу поймет, кто он такой, Пауль не сомневался. Не сомневался он и в том, что ему здесь не обрадуются. Поэтому не надеялся ни на что. Просто из хлева шел теплый воздух, и ему этого было достаточно.
— Ну ладно, — сказала женщина, не переставая хмуриться. — Кто уж Вы там есть — не мое дело. Но оставить без помощи раненого — это не по-христиански. Обопритесь на меня. И пойдемте в дом Она с сожалением оглянулась на ведро с молоком, которое, видимо, совершенно не хотела здесь оставлять. Но одной рукой ей приходилось поддерживать Пауля, который как-то сразу потерял силы и обмяк, а второй — держать лампу. Они пересекли двор и вошли в дом. У очага сидела еще пара женщин, которым мрачная крестьянка и передала Пауля, дав им по-бретонски какие-то указание. А сама пошла в хлев за ведром
15
Аппетитные красные червячки извивались в металлическом лотке, свивались и переплетались клубками. Все вместе они образовывали общую жизненную массу, в которой причудливые узоры менялись с каждым движением. Не знаю почему, у многих людей вид копошащихся червей вызывает чувство брезгливости, вплоть до рвоты. А я при взгляде на лоток с мотылем представляла, как мои милые перепончатые питомцы набросятся на свежую живую еду, и будут торопливо запихивать ее в рот обеими лапками, вопреки всем правилам человеческого этикета.
В зоомагазине на старом Арбате меня уже знали, я приходила сюда не первый год. Как всегда, я спросила у милой девушки, одетой в мужскую фланелевую рубашку:
ebooksa