— Ну все, молодой человек, прогулка закончена. Мне нужно идти по делам.
— Можно я Вас подожду здесь? — робко спросил Рыжик (как его зовут, кстати?).
— Это совершенно бессмысленно. Я надолго.
— Я все равно Вас подожду.
— Ваше дело. Только ведь замерзнете!
Рыжик пожал плечами. Погода была уже совершенно не октябрьская: слишком холодная, промозглая. Тротуары сделались скользкие от воды, сверху моросило, снизу летели брызги от машин. Я представила, что Рыжик будет стоять и мокнуть, и мне впервые стало его жалко:
— Идите домой, чайку попейте! До свидания.
Мне предстояло впервые в жизни побывать в Высотке, выстроенной на месте знаменитых Красных ворот. Когда я была маленькая, меня все время интриговало: а что там, в этих жутких жилых высотках, внутри? Там ведь жили совершенно недосягаемые люди, почти небожители (а кто еще будет жить под самым небом?). Ходили легенды о том, что «высотные» квартиры, которые давали всяким выдающимся деятелям, какие-то невероятно, огромные, шестикомнатные, с высоченными потолками. И якобы там имелись специальные комнатки для прислуги. Я с трепетом открыла тяжелую дверь (она была даже тяжелее, чем в Главном здании МГУ), и оказалась в неожиданно темном и убогом подъезде. Я и так понимала, что со временем «высотный шик» успел померкнуть, но чтобы настолько… Плитка под ногами какая-то уж настолько обыденная, что воспринимать ее иначе как издевку было невозможно: за таким шикарным фасадом спряталось обычное советское убожество. Но лестничные пролеты все же свидетельствовали о том, что потолки в этом доме и вправду ого-го какие.
Я поднялась пешком на третий этаж, нашла нужную мне дверь и не без священного трепета нажала на кнопку звонка. Достаточно долго за дверью ничего не происходило. Я еще раз сверила номер квартиры, посмотрела на часы: может, временем ошиблась? Вроде бы нет... Еще раз нажала на кнопку звонка. Прислушалась. Где-то в глубине, по ту сторону двери, послышались мелкие шаркающие шаги, потом — звон многочисленных цепочек. Потом дверь слегка приоткрылась, потом призакрылась снова, и только уже после этого распахнулась окончательно.
Передо мной стоял живой классик.
В молодости он был красив, это было заметно даже сейчас, несмотря на то, что спина у него была каким-то странным способом изогнута, а лицо стало рябым от старческих пигментных пятен. Зеленые глаза смотрели на меня так, будто видели меня насквозь. Он был гладко выбрит, седые волосы аккуратно расчесаны на пробор
— Здравствуйте, я Маргарита… — оробев, представилась я.
— Заходите, деточка, не стойте на лестнице! Тут очень сильный сквозняк.
Сначала я улыбнулась: деточкой меня давно уже никто не называл, а потом задумалась: аведь этот человек старше меня аж в два раза!
— Да вы проходите в переднюю. Пальто вот сюда можете повесить. Дайте-ка, я за Вами поухаживаю…
А как он говорит! Старомосковское произношение, какого сейчас в нашем безумном городе и не услышишь!
Я сняла пальто. Прихожая оказалась удивительно узкой и тесной. Видимо, шикарным в этом доме был только фасад. Но когда благородный старец провел меня в гостиную, я ахнула. Такое я видела только в старых фильмах: ковер, на котором шаги были неслышны, тяжелые бархатный занавески на окнах («Как в Большом театре!» — почему-то подумала я), старинная мебель, вся изогнутая и резная. На огромном письменном столе, покрытом зеленым сукном — лампа с большим матерчатым абажуром. Возле одной стены стояло фортепиано, черное, подтянутое и изящное, а противоположную стену занимал стеллаж, тоже старинный, огромный, до потолка. И там были книги-книги-книги… Но несмотря на несколько громоздкую мебель, комната все равно была необъятная. День был тусклый, и лампа мягко освещала стол и часть стеллажа, а по углам комнаты расползался уютный полумрак.
Профессор перехватил мой восхищенный взгляд и спросил: «Нравится?» Я молча кивнула.
— А вы… играете? — спросила я, глядя на аккуратную стопку нот, лежавших на фортепиано.
— Сейчас нет. — ответил Вениамин Георгиевич, и с сожалением посмотрел на свои узловатые, искореженные временем руки. — А в молодости играл. Учился с четырех лет. И одно время даже думал, что стану пианистом. Но все же выбрал языкознание… Вы садитесь вот в то кресло, в коришневное. — Он указал мне на большое плюшевое кресло.
ebooksa