— Рита, я постараюсь узнать, — Володя начинал нервничать, — а сейчас извини, ну никак не могу… В общем, пока, да связи!
И гудки…
35
Пальто пришлось сдать в химчистку, и мне не оставалось ничего, кроме как надеть зимний пуховик и в нем поехать на Воробьевы горы. В пуховике было жарковато, особенно в метро, и я с большим удовольствием избавилась от него в гардеробе первого Гуманитарного корпуса. Поднимаясь по лестнице по направлению к суровым охранникам, проверявшим пропуска и студенческие, я встретила Александру, филолога-германиста. Саша иногда залезала в ирландщину, и даже опубликовала пару статей по поводу особенностей глагольных форм в современном английском на территории Северной Ирландии. Не могу сказать, что я очень ей обрадовалась: после вчерашних происшествий у меня сердце было не на месте и мне не особенно хотелось с кем-то вести светскую беседу, тем более с ней. Но не делать же вид, что я ее не замечаю!
— А, Рита, привет! Ты тоже на семинар? Вот и отлично. Я как раз хотела с тобой поговорить. В Институте Языкознания будут чтения памяти Ярцевой, сборник делают. Ты будешь участвовать?
Я покачала головой:
— Я же этнограф, не лингвист…
— Да брось ты, неужели ты не напишешь ничего филологического? Нет, ты напишешь, я знаю! Кстати, я совсем забыла тебе сказать, что твоя статья… Ээээ… Что с тобой, Рита?
В холле прямо передо мной, на столе, застеленном выцветшим красным сукном, стоял огромный портрет Вениамина Георгиевича в траурной рамке. Перед портретом — вазочка с четырьмя поникшими гвоздичками, скорбно склонившими головы. Профессор глядел на меня с фотографии грустно и слегка иронично. Будто бы добродушно упрекал меня в том, что я наделала: «Что же это вы, деточка! Я от вас такого не ожидал… Да, не ожидал!» А что я натворила-то? Я же не хотела! Я совсем не хотела, чтобы он умирал! Я звонила ему, никто не отвечал, вот я и перестала звонить. Да еще придумывала себе весь вечер совершенно бессовестные обманные объяснения: может, на линии неполадки, может, у него отключили телефон или еще что. Хотя я чувствовала, что не в этом дело.
Я подошла поближе, чтобы прочитать некролог. Да, так и есть, он умер позавчера, именно в тот день, когда я была у него. Значит, это произошло вечером… Но как это связано с моим визитом? Наверное, если бы я была виновата, ко мне давно пришла бы милиция… Стоп, в чем я виновата? Ни в чем. Даже если я как-то причастна к его смерти, то… но почему я так уверена, что причастна?
— Рита! Рита! — Александра трясла меня за рукав. — Да что с тобой? Что ты так на Матвеевский портрет уставилась? Ну да, наука понесла тяжелую утрату… Или он тебе родственник?
— Саша, мне надо срочно с тобой поговорить.
То, что я выбрала не лучшую собеседницу, было ясно как день. Но если бы я удерживала в себе все свои мысли и чувства, то, наверное, сошла бы с ума на месте. Мы стали в пролете между этажами. Александра протянула мне сигарету. Я затянулась и слегка успокоилась. Ровно настолько, чтобы говорить членораздельно.
— А чего тут непонятного? — дернула изящными плечиками Александра, на удивление бесстрастно выслушав мой рассказ. — Это же просто черт.
— Что — просто черт? — Мне было легче уже от того, что говорливая Александра выслушала меня, не перебив ни разу. Поэтому я считала своим долгом выслушать ее парадоксально бестолковые — как всегда! — выводы. И по возможности в них вникнуть. Даже взбалмошная Саша могла иногда сказать что-нибудь дельное.
— Этот Рыжик твой. Ты ирландские сказки и былички читала?
— Читала. Но какая связь?
— Еще? — она протянула мне очередную сигарету.
Отказаться в такой ситуации было невозможно.
— Так вот, если там кому встречается молодой человек приятной наружности — а ты именно так о нем говорила! — да еще рыжий, то добра не жди. Это точно сам дьявол. Я помню, Таня Михайлова об этом много писала, у нее была статья…